Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

Даэн гладила ее по голове, чуть покачивая на своих руках. Ведьма не видела ее лица, но знала – глаза женщины ныне прикрыты, а ресницы наверняка чуть подрагивают: в такие моменты она заставляла теплую искорку Дара Хартанэ гореть крохотным солнышком и передавала это тепло и золотую тишь Маре. За это ведьма была искренне благодарна ей – однако нерушимая пустота Бессмертного в ней самой с каждым новым ударом колебалась все сильнее, наполняясь лишним шумом и ненужными мыслями. Пока еще Мара держалась, но никто не мог сказать, сколько еще продлится это «пока».

- Тише, - повторила Даэн, отстраняясь и беря ее лицо в ладони, внимательно заглядывая ей в глаза, - Успокойся. Скоро все это закончится. Она хочет, чтоб ты сломалась – не слушай. Не гляди. Сражайся.

Мара криво усмехнулась:

- Сражаться… Я пытаюсь, Даэн. Видит Бессмертный, пытаюсь – но не могу больше. Ты даже не представляешь, что она мне показывает. Что говорит. Ты даже не мыслишь себе.

Воцарилась тишина – долгая, словно время, плавящееся воском на свече. Вокруг них на десятки верст расстилалась безмолвная долина, укрытая снегами, а они, две одинокие фигурки, застыли где-то меж небом и землей, в крохотном домике у подножия сонных холмов. Летом в этой лачуге отдыхали пастухи – да и простые путники, что не сумели найти иного ночлега. Здесь пахло сухими травами, полынью и васильками, клеверным цветом и старой шерстью. Мебели в домике почти и не было – разве что глинобитная небольшая печурка, полка с колотой посудой да длинная лавка у окна. Одеяла они настелили прямо на пол, поближе к теплому боку печи, и холод здесь не мог добраться до них. Ночь загнала их сюда – хотя Даэн и утверждала, что до высшего города первой провинции Эллоина осталось совсем немного. Но Мара больше физически не могла идти – сны измотали ее до такой степени, что даже днем предательская слабость путалась в ногах, и их скорость значительно снизилась. Когда медная монетка солнца медленно начала клониться к линии горизонта, ведьма окончательно поняла, что дальше идти попросту не сможет. Даэн некоторое время еще пыталась поддерживать ее под руки и уговаривала идти дальше, однако в какой-то момент ноги Мары подломились, и она едва не упала в снег. Коршун буквально на руках внесла ее в пастуший домик, где ведьма наконец сумела уснуть – ненадолго, до того самого момента, пока женщина с глазами змеи не проникла в те сны.

Мара ощущала себя пустой – болезненно-пустой, неправильно и искривлено. Не так, как бывало, когда Бессмертный глядел на мир сквозь нее и прорастал васильковой звездочкой сквозь ее сердце. Даэн смотрела на нее внимательно, и на донышке ее глаз, у самого края черного, как ночь, зрачка дробилась на мелкие капельки смола, напоенная солнцем.

- Я представляю, - тихо выдохнула Коршун, осторожно прижимая к губам холодные руки Мары, - И представляю, насколько тебе тяжело противостоять ей. Но ты справишься – я знаю это. По-другому просто не может быть. Если нужно – за меня держись и все, что нужно, бери. Все мои силы. Я здесь, я с тобой.

Ведьма не слышала ее – ей казалось, что какая-то странная, темная сила оплетает ее паучьей сетью, заставляя думать совсем иначе.

- Даэн, я так устала.

- Знаю, - она притянула к себе Мару, обнимая ее крепче и легонько целуя влажный висок женщины, - Потерпи. Это невообразимо сложно – но потерпи. Не верь ей. Она лжет тебе для того, чтобы ты сдалась, - голос ее стал жестким, словно металл, словно вековой базальт на склонах Гряды Эльги, - Не сдавайся.

- Никто не говорит о том, что я сдаюсь, - тихо ответила ей Мара, - Просто… Даэн, я – всего лишь земная женщина. Я не умею держать в руках меч, не умею сражаться. Даже жить как все – не умею. Все, что есть у меня – мой лес да травы под потолком, а больше ничего мне не было дано. Ни воли твоей, ни твоих сил.

С каждым сказанным словом она ощущала, как они тяжелеют на губах, становясь почти осязаемыми, горькими, как волчья ягода. Ведьма знала, что это все – ложь, что говорить это не нужно, но ничего не могла с собой поделать. Усталость и страх навалились на нее тяжелой сетью, и ныне ей нужно было выговориться, чтоб эта сеть не раздавила ее совсем, впаяв в мерзлую землю уснувшего мира.