Дикая полынь

По прибытии в Израиль вам сразу дадут понять, что с прошлым надо расстаться, а прошлое — это прежде всего образование, специальность, культура, человечность. Да, именно с этим вас заставят расстаться. А взамен всего, что было содержанием вашей жизни, вам придется приспосабливаться к умышленному издевательству, выработать в себе рабскую покорность работодателю — хищнику, ненавидящему "этих советских". А не покоритесь — будете выгнаны буквально на улицу, и никому не будет до вас дела. Ваше горе останется вашей личной проблемой, и в любом учреждении вы встретите только презрение, встретите отчужденность грубых, в какой-то степени примитивных чиновников, которые будут как бы мстить вам за все хорошее, что в вас заложено, за культуру, за образование, за чувство достоинства, за все, с чем вы сюда приехали. Это потому, что зависть и злость, да, можете мне поверить, нечеловеческая злость царит здесь.

Вы почувствуете, что никому здесь в действительности не нужны, разве что ваши жены и дочери пригодятся для извращенных наслаждений богачам, среди которых немало уголовников-рецидивистов. Вы поймете, что для них "страна отцов" — это деньги, деньги, деньги. Своих сыновей они прячут в Америке, а ваших — тут же в армию, на границу. Пока не поздно, поймите, что для них мы, советские евреи, прежде всего пешки грязной политики. Им хочется спровоцировать недружелюбие советских народов к евреям, чтобы заставить нас ехать в Израиль. А если вы приедете и убедитесь в царящей здесь нечеловеческой несправедливости, они вам нагло скажут: "А кто вас звал сюда, можете убираться!" Но бежать не дадут. Когда же люди все-таки стали любыми способами убегать, снова начались фальшивые сожаления о том, что люди, "отравленные советским образом жизни", не приспособлены к жизни в европейском (перенести Израиль из Азии в Европу для сионистской пропаганды — пара пустяков! — Ц.С.) цивилизованном государстве.

Прошу вас, напечатайте мое письмо. Может быть, я хоть кого-нибудь удержу от рокового шага, остановлю от расставания с полноценной жизнью".

Не мог не выполнить искреннюю просьбу исстрадавшегося человека.

ХУЖЕ СМЕРТИ!

Бывшие!

Не слишком ли часто встречается это слово в моих документальных записях?

Нет, только оно способно точно и бескомпромиссно охарактеризовать судьбу людей, уехавших из Советского Союза в Израиль. И хотя те, о ком я рассказал, не пожелали стать израильскими гражданами, воочию убедившись, что попали на чужую землю, к чужим людям, в чужую общественную среду, словом, на чужбину, но они все равно бывшие — в самом беспощадном смысле этого слова.

Они были людьми с большими правами и перспективами. Перед ними были открыты широкие дороги, а очутились они в беспросветном тупике. Они были уверены в будущем своих детей, а сейчас не вправе открыто глянуть им в глаза, ибо в ответ встречают взгляд, полный осуждения.

Но, поглощенные собственными бедами, они все еще не могут не думать и о тех, в чье нутро только начинает проникать ядовитая червоточина сионистской пропаганды, о тех, кто еще пока стоит на грани рокового шага.

Вот почему страницы о встречах с моими бывшими согражданами я обязан закончить словами одного из самых молчаливых и сосредоточенных обитателей печального дома на Мальцгассе — инженера Зильберфайна. Он обычно молчит, даже когда вокруг сушатся омытые слезой воспоминания об Одессе, которую Зильберфайн сейчас по собственной вине не смеет уже называть родиной. И именно этот человек сказал:

— Хочется крикнуть во весь голос, крикнуть так, чтобы услышал каждый, кто ночами жадно приникает к радиоприемнику и ловит лживый "Голос Израиля", несущий столько горя! Хочется крикнуть: люди, не повторяйте нашей страшной ошибки, она может оказаться непоправимой! Люди, стать бывшим гражданином Советской Родины — хуже смерти!

Тогда в Вене Борис Зильберфайн показался мне самым, что ли, смирившимся со своей печальной судьбой, наиболее безответно покорившимся ей. Его рассуждения можно было вкратце изложить так: "Я совершил роковую ошибку — и буду безропотно нести на своих плечах тяжкое ярмо этой ошибки".