Дикая роза

Когда Лоуренс покинул Каир и отправился в пустыню сражаться в составе арабских войск под командованием эмира Фейсала, Уилла последовала за ним. Она уволилась с работы, коротко остригла волосы, облачилась в бриджи, повязала голову шарфом, собрала фотоаппараты и уселась на верблюда. В Арабском бюро все говорили, что Том едет на свою погибель. Возможно, ее там тоже убьют. Умереть, служа своей стране, – это почетная смерть, куда более достойная, чем самоубийство. Так думала Уилла.

Лоуренса она нагнала в одном из временных лагерей близ Медины. Увидев ее, он пришел в ярость. Генерал Алленби тоже пришел в ярость. Он прислал из Каира депешу, объясняя Уилле, что ей нельзя находиться в лагере среди мужчин. Женщине одной в пустыне не место. Ей предписывалось вернуться в Каир. Лоуренс и Алленби постоянно давили на нее с двух сторон, пока не увидели ее снимки.

Снимки светловолосого, синеглазого Лоуренса, облаченного в белую джеллабу и с золотым кинжалом у пояса. Снимки темноволосого симпатичного Фейсала с его умными, проницательными глазами. Снимки Ауды ибу Тайи, неистового бедуина, вождя племени ховайтат, сражавшегося вместе с Лоуренсом, а также снимки свободолюбивых пустынных воинов из арабских иррегулярных войск. Снимки бедуинских лагерей. Красные скалы Вади-Рам, называемой Лунная долина. Бесконечные барханы. Сверкающие воды Красного моря.

– И как вам? – спросила она Алленби, выложив пачку фотографий на стол его кабинета в Каире.

Она вернулась, якобы подчинившись его требованиям, хотя на самом деле ей нужно было проявить и отпечатать снимки.

Генерал неторопливо пересмотрел все снимки, и, как он ни старался сохранять бесстрастное лицо, Уилла увидела: они его впечатлили. Он понял, какие возможности дает фотография.

– Хм… Да… Весьма недурно, – произнес он.

– Сэр, мои снимки заслуживают большего, чем «весьма недурно», и вы это знаете. Они захватывают воображение людей. Пробуждают их симпатии. Завоевывают их сердца. Весь мир окажется на стороне Лоуренса и Аравии. Лоуренс станет героем. Помимо снимков, я буду писать донесения и репортажи с передовой в пустыне.

Алленби смотрел в окно, морщил лоб и молчал.

– Я могу вернуться в пустыню? – спросила Уилла.

– На какое-то время – да, – ответил генерал.

Их разговор происходил в 1915 году. С тех пор Уилла странствовала вместе с Лоуренсом и его людьми. Она снимала их и писала о них. Ее репортажи печатались во всех крупных мировых газетах. Поскольку Алленби заботило, как публика отнесется к женщине, находящейся среди солдат, свои репортажи она подписывала псевдонимом Олден Уильямс. Благодаря ей Том Лоуренс именовался теперь Лоуренсом Аравийским. Каждый мужчина, читавший о нем, восхищался героем пустыни. Каждая женщина влюблялась в него. Каждый мальчишка-школьник мечтал быть похожим на него.

Невзирая на все трудности, Лоуренс и его пустынные бойцы одержали ряд ошеломляющих побед, воюя против сильной и куда более многочисленной турецкой армии. Однако полный разгром турок целиком зависел от возможности арабов двинуться на север, захватить Акабу, а затем и главный трофей – Дамаск. Уилла повсюду находилась рядом с Лоуренсом, готовая и дальше сопровождать его, пока они не одержат полную победу, завоевав Аравии независимость, или не погибнут, пытаясь это сделать.

Глядя, как Том заканчивает возиться с запалами, Уилла инстинктивно потянулась к кинокамере. Ее руки опережали мысли, и через мгновение она опять снимала Лоуренса.

– Решила запечатлеть, как я взлетаю на воздух? – спросил он.

– Том, позволь мне это сделать. Позволь заснять всю операцию: приближающийся поезд, взрыв, пыл сражения и победу. Получились бы уникальные кадры. Из Каира их переправят в Лондон, в Лондоне передадут киностудии «Пате». Мою кинохронику увидят во всем мире, а Алленби получит дополнительные деньги.

– Уилла, ты их спугнешь, – сказал Лоуренс. – Увидев тебя, турки сразу почуют неладное. Остановят поезд, найдут нашу мину и обезвредят. А потом начнут искать и нас.

– Я их не спугну. Я дождусь, когда начнется отсчет времени, и выскочу на счет «три». Три секунды – больше мне не надо. Я знаю. Засекала время. На счет «три» и ничуть не раньше. Остановить паровоз за три секунды невозможно. Тебе ли не знать?

– Он прав, сиди, – послышалось у нее за спиной. Обращение «сиди» было очень уважительным. – Ты должен ему это позволить. Если кто и может сделать такое, так только он. Он самый храбрый из всех, кого я знаю.

Это был Ауда ибу Тайи. Ауда называл Уиллу «он», поскольку отказывался верить, что она женщина. Даже после нескольких лет, проведенных бок о бок с ней в пустыне. Ни одна женщина не могла ездить на верблюде, как она, и стрелять из винтовки. Ни одна женщина не умела так ориентироваться на местности.

– Значит, Ауда, теперь я для тебя сиди? – усмехнулся Лоуренс. – Это что-то новое. Обычно ты рычишь на меня, словно я твой мальчишка-погонщик.

– Ты должен позволить ему это сделать. Его снимки приносят деньги. А для похода на Дамаск деньги нам нужны. Моим людям надо есть.

– Том, победы важны, – тихо сказала Уилла.

– Не спорю, Уилла. Важны.