Дикая сердцем

– Она мне не дочь! – гавкает Рой из-за моей спины.

Я вздрагиваю и бросаю на Роя недовольный взгляд за то, что он так подкрался ко мне.

– Я его соседка. Но да, он всегда такой. Мне каждый день приходится сражаться с ним, чтобы он разрешил мне помочь ему по хозяйству. – Есть что-то приятное в том, чтобы пожаловаться этому доктору на Роя, особенно когда я замечаю, как глубокомысленно он хмурит брови от неодобрения.

– У меня такое чувство, что рука заживает хуже, чем я надеялся…

– Ну а я больше не собираюсь сюда возвращаться, док, так что вам лучше разобраться с этим сейчас, – огрызается Рой.

Доктор обменивается со мной многозначительным взглядом.

– Я хотел сказать, что, думаю, мы можем вправить вам руку сегодня. Он принимал лекарства, которые я прописал для снятия боли?

– Да, – отвечает Рой одновременно со мной.

– Даже не распаковал.

Если бы взглядом можно было убивать, то от этого злобного взгляда Роя меня сразу бы отправили в морг.

– Ты что, шпионишь за мной? – рычит он.

– Вы уверены, что она не ваша дочь? – смеется доктор, не обращая внимания на враждебный тон Роя. – Ладно. Сейчас мы наложим вам гипс и отпустим вас.

* * *

Когда мы проезжаем указатель у въезда в Трапперс Кроссинг, уже середина дня. Поездка прошла спокойно, Рой поочередно хмурился то на дорогу, то на темно-синий стекловолоконный гипс, который наложили на всю его руку – от костяшек пальцев до самой подмышки.

– Как долго врач сказал тебе его носить? – осмеливаюсь спросить я.

– Шесть-восемь недель, если я не буду делать глупостей.

– Например, отказываться от помощи окружающих? – легкомысленно говорю я, но затем быстро добавляю: – Не страшно. Твоя рука могла оказаться раздробленной. Если бы тебе понадобилась операция, то ты бы пролежал в этой штуке несколько месяцев. Не волнуйся, скоро ты снова сможешь вырезать свои деревянные фигурки.

Он ничего не отвечает, и я предполагаю, что на этом наш разговор закончился. Я кручу циферблат радиоприемника, чтобы найти станцию с приятной музыкой.

– И выстругивать.

– А?

– Некоторые из них не вырезаны, а выструганы. Это другое.

Я выжидаю момент и, когда Рой не продолжает, спрашиваю:

– В чем разница?

– При резьбе используются разные инструменты. Зубила, стамески, токарные станки. А при выстругивании только нож.

– Я не знала, – медленно произношу я.

– Ну… теперь знаешь.

– Когда ты начал ими заниматься?

– Давно уже. – Снова следует долгая пауза, и когда я уже решаю, что теперь разговор точно окончен, Рой произносит: – Мне было восемь. Мой отец часто сидел на крыльце после ужина со своей трубкой и свежим брусочком липы. Он дал мне попробовать. Я укололся тут. – Он вытягивает левую руку, чтобы показать зазубренный шрам на ладони.

– Звучит как отличное занятие для маленького ребенка, – бормочу я себе под нос.

– Это хороший способ скоротать время. – Он переводит взгляд на окно и, кажется, теряется в своих мыслях. – Я вырезаю их слишком давно. Место на моих полках уже заканчивается.

В том, как он это говорит, есть что-то пронзительно грустное.

– Ты, вероятно, мог бы заработать на них приличные деньги…

– Они не продаются, – огрызается Рой, и его челюсть напрягается. – Не все имеет цену.

– Расслабься. Это была просто мысль.

Спустя мгновение он произносит:

– Кто вообще, черт возьми, станет платить деньги за кучу деревянных зверюшек?

– Люди. Во всяком случае, за таких симпатичных, как твои.

Я чувствую на себе взгляд сузившихся глаз Роя, пока сворачиваю с главной дороги на ту, которая выведет нас к дому.

– Пока я не забыла, меня не будет ни завтра, ни в воскресенье, чтобы помочь тебе по хозяйству.

– Почему? Куда ты собралась?

Я не могу не заметить в его тоне нотку разочарования. Я подавляю улыбку, при мысли, что Рой, возможно, привыкает к моему присутствию и что, возможно, оно начинает ему нравиться.

– Завтра у меня день рождения, поэтому утром мы куда-то улетаем. Я не знаю куда. – Я пыталась выведать у Джоны место нашего назначения, но он ничего не рассказал. – Но ты не волнуйся, тебе поможет Тоби.

– Этот огромный тупой бык, – ворчит Рой.

– Эй! Тоби – славный малый! – Я на секунду отрываю взгляд от дороги, чтобы с неодобрением взглянуть на Роя. – И хороший друг. Он помог тебе всего несколько дней назад, так что перестань быть таким ослом.

Я никогда не разговаривала так ни с кем, кроме Джоны, и уж точно не с шестидесятилетним стариком. Но если на планете и есть шестидесятилетний старик, который заслуживает такого обращения, то он сидит рядом со мной в этом старом побитом грузовике.

– Он позволяет Мюриэль помыкать им, – говорит Рой, как будто это оправдывает его резкие слова.

– Она его мать. Он ее уважает. Тебе тоже стоит попробовать.

Не то чтобы я была полностью не согласна с оценкой Роя.

Рой смотрит на свой гипс, как будто это он причина его дискомфорта, а не рука, которую он защищает.

– Болит?

– Нет, чешется. – Через мгновение, словно поймав себя на резком ответе, он признает: – Да, немного. Они сделали мне местную анестезию, прежде чем начали тыкать в меня иголками, но она уже отпускает.