Дикая сердцем

– Ну, между нами все «не очень гладко», ведь так? Разве ты только что не сообщил ей об этом? Иначе зачем тебе говорить ей что-то подобное?

Из моих глаз внезапно вырываются слезы. Это ощущается словно измена, слышать, как он говорит это кому бы то ни было, а особенно Мари, которая, я знаю, найдет в этом признании определенную степень удовлетворения для себя. Ведь это то, что она хочет услышать.

То, что хотела бы услышать я, будь я на ее месте. Это дало бы моему израненному сердцу надежду.

– Но это правда, разве нет? Если ты несчастна здесь, значит, дела в самом деле обстоят не очень гладко.

– Я не несчастна. Я просто… тебя же никогда нет рядом!

Джона вскидывает руки.

– Ты сама сказала мне, что я должен согласиться на эту работу, помнишь?

– Потому что тебе этого хотелось! Не мне!

Я удивляюсь, как мы еще не собрали толпу, пока кричим друг на друга тут. Похоже, это наша фишка – ругаться на парковках. К счастью, кажется, рядом никого нет, чтобы стать свидетелями этой ссоры.

– Ты права, я хотел эту работу. Я не хотел соглашаться, потому что знал, что это долгие-долгие часы отсутствия дома, но потом ты сказала мне делать то, что я хочу, что так ты будешь счастлива тоже. Поэтому я согласился. И что ты хочешь, чтобы я сказал, кроме того, что эта работа мне нравится? Я делаю что-то важное, и у меня это хорошо получается.

– И я рада, что ты занимаешься любимым делом. Правда, Джона. Но где тогда мое место?

Он прохаживается по кругу, как бы собираясь с мыслями, прежде чем снова остановиться передо мной, сцепив руки.

– Я не знаю, потому что ты еще даже не дала Аляске и шанса.

У меня отпадает челюсть.

– Как ты можешь так говорить?! Посмотри на меня, Джона! Я катаюсь на квадроцикле, разговариваю с глупыми козами, спасаю собак из медвежьих капканов, хожу на соревнования по приготовлению чили и пытаюсь сделать так, чтобы наш дом стал похож на нормальный дом, а не какую-то сторожку в лесу. Я выращиваю на нашем заднем дворе столько овощей, что их хватит на всю зиму для семьи из пятидесяти человек. Я научилась готовить…

– Ты постоянно ищешь причины, почему Аляска ужасна, постоянно говоришь о Торонто, как будто это все еще твой дом, а здесь ты только временно, ты настолько сосредоточена на том, чтобы не вписаться здесь, что только что пыталась склонить меня к свиданию с другой женщиной, – отвечает он голосом, полным гнева и разочарования. – Ты не приняла ни одного решения о том, что ты хочешь делать со своей жизнью, кроме того, что ясно дала мне понять, что пока не собираешься заводить семью, что меня вполне устраивает. – Он вскидывает руки вверх в знак капитуляции. – Я не буду давить на тебя по этому поводу. Но я думал, что ты счастлива! Я думал, у нас получается! И вот сегодня утром внезапно ты говоришь мне, что ненавидишь это место, и теперь я начинаю задаваться вопросом: а планировала ли ты вообще полюбить Аляску, или ты приехала сюда, заранее рассчитывая уехать?

– Это неправда!

– Разве? Потому что ничего другого я больше не могу придумать. – Он проводит рукой по лицу. – Я тоже изменил свою жизнь и уехал от всего, что было мне знакомо. Возможно, это не то же самое, но это все равно перемены. Агнес, Мейбл… Они мне как семья, и теперь они на другом конце штата от меня. Я почти не общаюсь с ними. И хотя, возможно, это не самое идеальное место для тебя, но ты либо еще в пути, либо даже не начала его искать. И если ты не хочешь даже попытаться построить настоящую жизнь здесь, со мной, то… – Его слова прерываются.

Мой желудок проваливается вниз.

– Тогда что? – удается выдохнуть мне придушенным шепотом.

Он сглатывает, и его глаза наполняются болью.

– Послушай, я помню, что сказал, что мы найдем другое место, если с Аляской вдруг не сложится, но, когда я это говорил, я предполагал, что ты, по крайней мере, сначала попытаешься.

– Я пытаюсь!

Он мотает головой.

– Нет, Калла, мне кажется, ты приехала сюда, правда желая попробовать, но ты так зациклена на том, чтобы не повторить ошибки своей матери, что не можешь даже найти способ стать собой.

Из «Пивного домика» с шумом вываливается группа из пяти человек. Джона вздыхает и понижает голос.

– Что касается Мари, то тут ты либо не доверяешь мне…

– Я доверяю! Клянусь, Джона, я доверяю. Я не доверяю ей.

– Она не сделала ничего плохого, Калла. А ты ведешь себя неуверенно, и я понятия не имею почему. Разве я когда-либо не был предельно ясен в своих чувствах к тебе?

– Дело не в этом…

– Ты смутила ее сегодня вечером и сделала это намеренно.

Глубоко внутри, где-то под моей ревностью, шевелится чувство вины.

– Я думал, ты выше этого.

Он отворачивается и направляется к моему джипу, не дожидаясь меня; его плечи поникают, словно на них легла страшная ноша.

Я иду следом, вытирая слезы, даже несмотря на то что они не останавливаются, и моя обида на Джону за его слова, будто я даже не пытаюсь приложить усилия, чтобы у нас все было хорошо, растет с каждым шагом. Что может убедить его в обратном? Что мне надо сделать?

Научиться водить самолет?

Охотиться и готовить дичь?

Воспитывать его детей?