Дикая сердцем

И теперь, когда Джона официально завершил свою работу в «Аро» – прощальная вечеринка в его честь состоялась вчера, – а юристы трудятся над документами для продажи домов Барри, наша совместная жизнь движется куда быстрее, чем я того ожидала.

И это именно то, что я себе представляла, когда пыталась постичь, что такое любовь, но не могла сформулировать точного определения в своей голове.

Это оно.

Это мы.

Это тот всплеск эмоций, который я ощущаю каждый раз, когда Джона входит в комнату; то нетерпение, которое испытываю, когда его нет рядом; то, как ёкает мое сердце каждый раз, когда заставляю его смеяться.

Поддавшись порыву, наклоняюсь к Джоне и быстро целую в щеку над его недавно подстриженной бородой.

Он смотрит на меня с любопытством в глазах.

– За что это?

– За то, что ты – это ты.

Снова перевожу взгляд на приближающуюся землю. Даже выкрашенная в тот же суровый зимний белый цвет эта часть Аляски заметно отличается от той замерзшей тундры, которую мы покинули сегодня с первыми лучами солнца. Здесь дома разбросаны дальше друг от друга, но более многочисленны, а озера и реки очерчены густыми лесами вокруг своих берегов.

Джона внимательно следит за моим взглядом.

– Это часть Аляски действительно хороша.

Я любуюсь мгновение зазубренными белыми пиками гор вдалеке, еще более отчетливыми на фоне морозного голубого неба. Станут ли все эти горные хребты для меня когда-нибудь обыденностью?

– Что это за гора?

– Денали. Самая высокая в Северной Америке.

Я вздыхаю. Кажется, здесь действительно мило.

– Жалко, что она так далеко.

– Это не далеко. Она считается частью ландшафта Анкориджа.

– А как далеко отсюда сам город?

– Всего в полутора часах.

– Ты имеешь в виду, что аж в полутора часах, – поправляю я. – На машине это три часа. При хорошей погоде.

Джона пожимает плечами.

– Но и не так далеко, как Бангор.

– Не так, – соглашаюсь я.

Джона сажает Веронику на заснеженную взлетно-посадочную полосу, и лыжи легко скользят по дороге, которая, вероятно, совсем недавно была расчищена трактором, припаркованным в сторонке.

– Прекрасная линия обзора… отлично выровнена… – Голос Джоны полон восхищения.

– Держу пари, ты говоришь это про все взлетно-посадочные полосы.

Он отсоединяет гарнитуру и привычно клацает множеством тумблеров, глуша мотор самолета. Наклонившись, чтобы быстро, но крепко поцеловать меня в губы и прошептать «да ты острячка», он открывает дверь и выпрыгивает из самолета.

И когда мои собственные ботинки с хрустом опускаются на землю, резкий контраст между нагретым салоном самолета и морозом снаружи заставляет меня еще сильнее съежиться в своем пальто.

Из высокого металлического здания – ангара, понимаю я, заметив в зияющем отверстии двери красное крыло самолета, стоящего внутри, – выходит человек. Он приближается к нам осторожной и ковыляющей походкой по узкой вытоптанной дорожке. Должно быть, ему около семидесяти – лицо его огрубело от возраста, а волосы, выглядывающие из-под черной шапочки, белые как снег.

Джона спешит ему навстречу, держа сумку с мясом в руке. Вторую он протягивает, чтобы обменяться рукопожатием.

– Фил. Рад снова тебя видеть.

– Давненько не виделись, да. – Фил ухмыляется, демонстрируя отсутствующий передний зуб. Серо-голубые глаза переходят на меня, и я замечаю, что левый из них замутнен. – А это хозяйка?

– Еще не официально, но да.

И мое сердце поет от ответа Джоны, от всех обещаний и намерений, заложенных в нем, – несмотря на то, что мы еще не обсуждали женитьбу – сказанных без колебаний или страха, в типичной для него прямолинейной манере. Я так презирала эту его черту, когда впервые встретила его и когда он так нагло высказал мне все, что обо мне думает в не самых блестящих выражениях. Но теперь уже не уверена, что смогла бы без нее. Когда тебе не нужно беспокоиться о том, что тебе что-то недоговаривают, доверять людям становится легко.

Джона протягивает руку назад, чтобы подозвать меня.

– Это Калла. Дочь Рена Флетчера.

– Жаль было узнать о твоем отце. Очень жаль. Он ушел слишком рано.

– Спасибо, – говорю я и поспешно добавляю: – Джона рассказал мне и о вашей жене. Примите мои соболезнования.

Его губы поджимаются, и он отрывисто кивает мне в знак признания, словно на большее не способен.

И это чувство знакомо мне слишком хорошо.

Фил замечает термосумку в руках Джоны.

– Джордж упоминал, что передаст кое-что со своей охоты.

Джона похлопывает ладонью по жесткому ящику.

– Это отличная вырезка.

– Да, он уже хвастался. – Фил хохочет, и этот смех напоминает мне звук старого автомобильного двигателя, с трудом пытающегося завестись. – Что ж, пошли. Почему бы мне не устроить вам экскурсию, если хотите, а сумку в дом мы забросим после?

– Мы с радостью. Правда, детка?

Глаза Джоны сияют любопытством, оглядывая окрестности, а затем останавливаются на мне, и его губ касается странная оживленная улыбка.

Я не могу удержаться от ответной улыбки и придвигаюсь к нему, чтобы прошептать:

– У тебя прямо-таки стояк на дом этого парня, а?

Джона обхватывает меня рукой за талию и крепко притягивает к себе.