Дикая тишина

Мы почти не видим барсуков – разве что сбитых, на обочинах шоссе, или в британских передачах про местную фауну, где они игриво бегают по своим норам. Они прячутся от нас в лесах и живых изгородях. Там, в мире густого подлеска, они в безопасности и питаются личинками насекомых, мышами и спелыми фруктами, а в поля отваживаются выйти только под покровом ночи, уязвимые для любой инфекции, которая дожидается их в траве.

В какой момент нашей жизни цинизм пересиливает инстинкты? Когда мы перестаем чувствовать мягкие прикосновения дождя к лицу и начинаем волноваться о том, что промокнем? Когда перестаем восхищаться тем, как барсук пробирается по траве в сумерках, перестаем прислушиваться к звукам, которые приносит ветер, к эху своего голоса в этих звуках? Или когда слышим юного активиста по радио и сомневаемся в том, что он говорит? Когда мы переключаемся, перестаем быть частью мира природы и становимся наблюдателями, уверенными, что мы вправе им управлять?

Когда Мюррей писал «Копсфорд», он вспоминал Уолтера, наивного молодого человека, гулявшего по полям и собиравшего травы, и рисовал картину открытия жизни и природы в местности, которой сегодня не существует. Почти не осталось уголков, где можно гулять по лугам и охапками собирать наперстянку и золототысячник. Почти не осталось людей, которые слышали о золототысячнике, и еще меньше тех, кто своими глазами видел его в траве и на вересковых пустошах, где его когда-то было великое множество. Даже когда сам Мюррей писал свои строки после Второй мировой войны – спустя десятилетия после того, как он прятался в кустах и смотрел, как его возлюбленная собирает ежевику, – он видел, что сельская местность незаметно меняется, растения и животные исчезают. Просто тают на глазах по мере того, как люди теряют связь с природой и становятся лишь ее сторонними наблюдателями.

///////

Ранней весной мы шли по пустым полям фермы, и все они сияли ковром свежей зелени. Последних овец бывшего арендатора вывезли отсюда в начале зимы, и за прошедшие месяцы земля сумела немного восстановиться. Но ни в траве, которая осторожно начала прорастать в полях, ни под живыми изгородями в сиреневой дымке весенних набухших бутонов не было видно барсучьих ходов. В ветвях чирикали воробьи, а над головой с криком кружил над своей территорией канюк, но если в этой местности и водились барсуки, то ферму они обходили стороной. Мы задержались, чтобы полюбоваться видом вниз по реке, на колокольню и лес вдали. Вода стояла высоко, в ней отражались солнечные лучи.

– Помнишь, сколько оборудования и животных нам раньше требовалось, чтобы возделывать ферму такого размера? – Мот лежал на спине в сырой траве, глядя, как кучкуются и снова разделяются облака, но мысли его явно были где-то далеко.

– Вообще-то нет, мне кажется, я вытеснила эти воспоминания. Пока мы гуляли, я старалась не думать о доме, потому что это слишком больно, а теперь пытаюсь вспомнить, но ничего не выходит.

– А я вот прекрасно помню. – Я повернулась к нему. Пока он, сосредоточенно закрыв глаза, подробно перечислял количество сельскохозяйственных животных и виды оборудования, которые я при всем желании не смогла бы назвать, я внимательно всматривалась в его лицо. – Трава растет, игнорировать ее нельзя, а мы не в том положении, чтобы покупать животных.

– А ты помнишь тот день на пляже, когда тебе стукнуло сорок лет и весь день шел дождь? – Как это возможно, чтобы он с такой точностью помнил количество животных на ферме?

– Конечно, и мы играли в крикет в гидрокостюмах, потому что было жутко мокро, но дети не хотели возвращаться домой. А при чем тут это?

– Ни при чем, но ты это помнишь. – Я снова легла в траву. Он помнит.

– Думаю, придется поговорить с Сэмом, пусть найдет кого-то, кто готов использовать траву. Мы можем заняться воскрешением садов, производством сидра и возвращением на ферму биоразнообразия, но я не представляю, как мы физически сможем возделывать всю эту территорию сами. – Мот встал, оглядел поля, а потом лес. Он рассуждал ясно, логично, уверенно. – И я хочу иметь достаточно свободы для занятий чем-то еще. Если мы купим животных, чтобы выпасать на полях, то будем привязаны к этому месту триста шестьдесят пять дней в году. А мне нужно ездить с тобой на твои книжные встречи – и не только.

– А что еще?

– Я подумывал снова отправиться в поход.

Я шла за ним следом вниз по холму, обратно к дому. Его походка все еще была немного кособокой, но ноги уверенно ступали по земле. Солнце засияло сквозь тучи, трава стала чуть зеленее, а возле живой изгороди, которая несколько месяцев отдыхала от людей и стрижки, пробилась горстка подснежников.

///////