Поверх обломков я посыпала немного пепла; в этом жесте было что-то от похорон. Что-то окончательное и бесповоротное. Скорее всего, Мот больше никогда не окажется на вершине горы в Исландии. Но, кроме того, наше символическое действие было молчаливым признанием хрупкости его тела и тех перемен, которые почти незаметно несла с собой его болезнь.
Оставив черный пепел долины позади, мы вновь оказались среди разноцветных холмов. Солнце светило вовсю, подчеркивая их сияющие краски ярче прежнего. Тропа наконец выровнялась, и мы шли параллельно горе, одетой в шапку льда, а ледяной ветер не давал нам снять дождевики, несмотря на солнце. Со всех сторон земля продолжала выдыхать серные клубы, которые поднимались из голубых и зеленых камней, окружавших скважины. Две овцы медленно брели мимо облака пара. В южных горах Исландии очень мало овец, несмотря даже на то, что их на острове в два раза больше, чем людей. Ничто не привлекает их сюда, не считая редких полосок зелени тут и там на отдаленных склонах, и однако время от времени они появляются по двое и трое – небольшими семьями. Эти овцы живут тяжелой жизнью в суровых условиях, проходят километры в поисках источников воды и пищи, но здесь, в горах, они свободны быть собой – ничем не ограниченными дикими созданиями. Мы пошли дальше, растроганные видом единственных животных, которые попались нам за два дня. Ни зверей, ни птиц, ни насекомых – никого, кроме людей. Этот просторный и голый пейзаж – не место для жизни. Но пока мы шли по нему молча, каждый удивляясь чему-то своему, я вдруг почувствовала, что не была так близко к своему истинному «я» со времен юго-западной береговой тропы. Здесь дышала только земля, и я с ней вместе.
За небольшим перевалом тропа мягко вилась вдоль пологой вершины холма среди сланца и валунов, везде вокруг нас пестрели голые камни самых разных оттенков. Неяркие золото и охра под синим небом, по которому неслись белые облачка. Пейзаж настолько новый и непривычный, что моим глазам тяжело было его воспринимать. Я с облегчением перевела взгляд на яркие куртки Дейва и Джули, уже пересекших небольшую долинку. О таком виде любой фотограф мог только мечтать, и я сделала несколько кадров, зная, что через разбитый объектив старого мобильника эту сцену все равно не запечатлеть. Но пока яркие пятна не исчезли из виду, я не отводила от них глаз, пытаясь навсегда сохранить это чудесное мгновение в своей памяти. Дикий открытый простор. Место, нетронутое микроорганизмами или пеплом, ничего, что могло бы превратиться в почву и пищу для роста. Только пустой холст, и на нем дикие, ничем не нарушаемые цвета новой земли. Место настолько тонкое, что обе стороны вечности встречаются здесь в едином бесконечном цикле.
На краю гряды мир изменился. Цветные горы внезапно закончились, резкий спуск вел вниз по заваленной обломками камней осыпи к черному дну долины, которая простиралась на километры вперед, тут и там усеянная озерами и громадными каменными волнами, которые вырастали из земли гребнями, готовыми разбиться яростной пеной о какой-нибудь дикий черный берег. В отдалении долину окаймляли остроконечные горы, поросшие зеленью. Растительность. Жизнь. И на самом дальнем плане этого странного пейзажа белым ломтиком между небом и землей маячил далекий ледник, монументальный и холодный.
Вчетвером мы выстроились в ряд у границы известного нам мира. Двое мужчин – суровые, закаленные альпинисты с новейшим снаряжением и с профессионально упакованными рюкзаками – сфотографировали нас перед тем, как уверенной походкой уйти за обрыв.