Дикая весна

– Это были мои доченьки, – произносит она. Глаза Марлоу пусты, она молчит.

– Почему ты отказалась от своей семьи? – спрашивает Зак.

Малин слегка шокирована этим вопросом, но видит, как четкость и отсутствие скрытого умысла вызывают отклик в Юсефине. Она качает головой и шепотом отвечает:

– Это было невозможно.

– Что?

– Находиться там.

– Почему?

– Там не было любви.

– В каком смысле?

– Идея обзавестись нами не была продиктована любовью.

– Обзавестись нами? – изумленно восклицает Малин.

– Да, любовь их не волновала. Их интересовало другое.

– Что именно?

– Деньги.

– Их интересовали деньги?

Но Марлоу не отвечает. Тень соскальзывает с ее лица, и кожа приобретает блестящий, но безжизненный оттенок, какой Малин наблюдала у покойников.

– И видимость, – произносит Юсефина после паузы. – Создать видимость.

«Мама, – думает Малин. – Отсутствие любви, желание притворяться, словно все лучше, чем на самом деле. В конце концов, все это превратило твою жизнь в большую ложь. Не об этой ли видимости идет речь?»

– Расскажи о видимости.

По голосу Зака Малин слышит – он считает рассказ Марлоу важным, хотя и сам не понимает до конца, почему.

Но тут Юсефина словно уносится куда-то прочь, руки у нее трясутся, взгляд становится мутным, глаза бегают – кажется, она хочет встать и уйти, но ноги не слушаются.

– Мама, – шепчет она. – Моя мама.

– Твоя мама? – переспрашивает Малин.

– Отец. И братья.

– А что с ними такое?

Тут Марлоу приходит в себя.

– В том доме не было любви. Они оба были садисты, и мама, и папа. Только по-разному. Я вынуждена была бежать от семьи. В таком мире жить невозможно.

– Они били тебя?

– Меня запирали. И моих братьев тоже. Но чаще всего нас оставляли одних, когда детей нельзя оставлять одних.

– Где тебя запирали?

– В тесной темной комнате. В холодной комнате. И оставляли нас наедине со стыдом. Я не могла допустить, чтобы они приближались к моим детям, разве я могла?

Юсефина умолкает, что-то обдумывает, прежде чем сказать:

– Строго говоря, им было на меня наплевать. Но моих братьев отец и мама сознательно сбивали с толку, чтобы те боялись, чтобы они помешались на деньгах и на всем, что с ними связано. Они на все были готовы ради денег, потому что считали, что это – отцовская любовь.

Двое парней, одетых в стиле готов, усаживаются за столик рядом с ними.

– Что делали с твоими братьями?

Марлоу смотрит на Малин. Внезапная, безграничная усталость в ее взгляде. Глаза почернели.

– Отец пытался сделать из них идеальных бизнесменов.

– Каким образом?

Юсефина качает головой, тихо произносит:

– Сделав их беспощадными.

– Беспощадными?

Тут Марлоу закрывает глаза, погружаясь в себя, трясется, как будто через ее тело пропускают мощный электрический разряд. Она машет рукой, словно пытаясь защититься от вопросов Малин.

– Что он делал с ними?

Ответа нет.

– Ты поддерживаешь контакты с братьями? – спрашивает Малин. – Ты знаешь, где они?

– Это невозможно, – бормочет Юсефина слабым голосом. – Невозможно.

Ей удается подняться, и Малин хочется задержать ее, попросить продолжить рассказ, но Марлоу поворачивается к ним спиной и идет прочь, что-то бормоча себе под нос, потом останавливается, снова оборачивается к ним.

– Я не хотела, чтобы девочки жили вблизи них, – говорит она. – Детям нужна любовь. А иначе жизнь на земле превращается в ад, разве нет?

Малин и Зак смотрят на Юсефину Марлоу, понимая, что она в любую минуту может упасть замертво; в ее глазах уже нет прежней ясности, и что бы она ни носила в себе, сейчас она не в состоянии ни о чем рассказать.

Распахиваются вращающиеся двери «Макдоналдса», и тень исчезает, растаяв в толпе возле Шлюза.

* * *

Администратор отеля «Тегнерлунден» выдала им ключи.

Малин смотрит на квитанцию, прежде чем спрятать ее в бумажник.

Три тысячи восемьсот крон.

За два одноместных номера на одну ночь.

Проклятье, до чего дорого! Но Свен одобрил ночевку, а более дешевых номеров в Стокгольме в самый разгар сезона конференций и конгрессов не найти.

– Встретимся внизу через полчаса, – говорит Зак.

Малин кивает и направляется к лестнице, в то время как ее напарник нажимает на кнопку лифта.

На часах девять. Стало быть, в половине десятого.

Могут ли они навестить Юсефа Куртзона так поздно? Если он вообще есть по адресу на Страндвеген. Конечно, могут. В такой ситуации нет никаких оснований проявлять уважение к деньгам или возрасту.

Номер крошечный. Кровать. Красное ковровое покрытие на полу, стены в красно-белую полоску, а над кроватью – литография с лесным пейзажем.

Малин ложится, вытягивается во весь рост. Ощущает телефон в кармане джинсов, хочет позвонить Туве, но чувствует, что сил нет. Потом все же берет себя в руки, вынимает мобильный и звонит дочери.

Пять звонков. Затем она слышит голос Туве:

– Привет, мамочка!

– Привет.

– Ты осталась в Стокгольме?

– Да, в каком-то задрипанном отеле возле Тегнерлунден.

– Где это?

– В центре.

– Понятия не имею.

– Мы когда-нибудь съездим сюда вместе. В Стокгольм. Походим по музеям.

– Ага, – отвечает Туве. – Ну что, что-нибудь проясняется с бомбой?