Дикая весна

Мы не можем больше без тебя, и мы знаем, что тебе больно, так больно – и эта боль навсегда останется с тобой. И тем не менее тот врач считает, что тебе лучше, и, возможно, мы могли бы сейчас помочь тебе, мама, но мы не будем этого делать.

Дверь в твою темную палату открывается.

Человек в черном капюшоне входит.

А мы исчезаем, шепнув тебе на ухо: «Скоро мы увидимся, мама!»

* * *

Ханна Вигерё чувствует, как воздух кончается. Он исчезает медленно; неожиданно ее словно завернули в вату, она пытается дышать, но у нее не получается.

«Я заметила, что вы только что были здесь, девочки.

Я знаю, чего вы хотите.

И я хочу того же.

Поэтому я не стала бы сопротивляться, ни капельки, даже если б могла чисто физически оказать сопротивление.

Но и моя воля не борется. Я хочу того, что сейчас произойдет, и могу контролировать свой самый базовый инстинкт.

Нет.

Не могу.

Я хочу дышать, дышать, но и не хочу.

Кто-то шепчет “прости, прости меня”.

Я хочу, чтобы тот, кто прижимает подушку к моему лицу, смог задушить меня. Но я все же пытаюсь дышать.

Тот, кто давит, налегает сильнее.

Воздуха нет, все становится черным и белым и черным, я покидаю убогую палату, вижу, как комната превращается в черную точку, чтобы потом взорваться белым светом пылающей магнезии и белого фосфора – и я уже по другую сторону.

Я чувствую, что вы здесь, мои девочки.

Мама пришла к вам.

Я зову вас.

Мира! Тюва!

Снова и снова я выкрикиваю ваши имена.

Вы здесь, но вы не слышите и не видите меня.

Но вы здесь.

Я это точно знаю.

Обещаю, что никогда не устану вас искать».

Часть II Из черного в белое

(В пространстве тьмы)

Папа!

Приходи скорее. Братик очень боится, и я тоже – даже больше, чем когда мама улетела на небо.

Приходи скорее, папа. Скорее!

Дяди очень злые. Они сердятся. И темно, тут слишком темно; я обнимаю братика, но я слишком маленькая, и здесь слишком страшно, а он не любит, когда страшно, и я тоже. Я боюсь, папа, но я стараюсь думать про день рождения, про Рождество и всякое другое приятное, про моих подружек, которых здесь нет.

Мы хотим, чтобы ты спас нас; почему ты не приходишь, почему ты отправил нас на самолете с этими дядями?

Я боюсь ящериц.

Они показали нам их. Сказали, что ящерицы нас съедят, если мы не будем слушаться.

Они грызли решетку своими страшными зубами. Стучали по решетке.

Они хотели съесть нас, я видела. И у них такие узкие светящиеся мерзкие глазки…

Ты должен быть с нами, папа. Мы не должны оставаться одни.

И братик, я обнимаю его, и он играет, и я играю с ним. Мы рисуем мелками в темноте, хотя и не видим, что получается.

Мы проголодались, папа. Мы не хотим умирать. Мы не хотим сидеть взаперти.

Мы хотим обратно, на другую сторону моста.

Мама на небе. Ведь она там. Ты сказал это, папа, но мы пока к ней не хотим. Мы хотим, чтобы ты пришел, убрал мерзких дяденек, а потом обнял нас и долго-долго не отпускал, а потом мы будем играть, купаться, снова играть и забудем про все страшное.

Но страшное сейчас здесь. Тут пахнет смертью.

Я хочу скорее прочь отсюда, папа. Прочь.

Только ты можешь забрать нас отсюда.

Или кто-то другой тоже может это сделать?

Я снова кричу, мне так страшно, и он тоже кричит, и мы кричим вместе, папа, услышь наши вопли!

* * *

Вы там, мои девочки?

Каждый день я задавалась вопросом, что с вами, лежа в моей темной вонючей комнате, и спрашивала себя, правильно ли я поступила.

Теперь я знаю, что с вами случилось. Вас разорвало на куски взрывом.

Я никогда себе этого не прощу.

Но я должна была держать вас подальше от этих нелюдей любой ценой, я должна была спасти вас. Первейший долг каждого родителя – защитить своих детей. И я сделала то, что было в моих силах, но этого оказалось мало, и теперь я хочу только одного – попасть к вам. Но с какой стати вы приняли бы меня – ту, которая предала вас больше всех?

Пламя стеариновой свечи освещает сырые стены, грязь медленно стекает на черный пол, от чего он становится холодным и липким, на нем невозможно лежать.

Я слышу поезда над собой и под собой, чувствую, как от них сотрясается гора.

Я хочу, чтобы вы были здесь, но мысль о вас, о том, кто я и откуда, сильнее меня.

И я готовлю шприц.

Затем я нахожу тоненькую вену между двух пальцев, ощущаю укол, выжидаю несколько секунд, задуваю свечу, и скоро моя тьма становится другой – белой, мягкой тьмой; это тьма лжи, я знаю, но она все же лучше, чем тьма истины и реальности.

Глава 26

Позвонил Свен Шёман. Голос у него был сонный, стояла ночь или очень раннее утро.

Его слова:

– Мы нашли в прицепе оружие и взрывчатку. Я хочу, чтобы ты провела допрос. Ты его взяла, и ты лучше всех почувствуешь его голос, заставишь его рассказать все, всю правду.