Дикая жизнь

Но это же классическая связка образов – «любовь-страсть». Уж лучше бы «любовь-романтика», со всякими сердечками, цветочками и прочей милотой. И неизбежно затаившимися поблизости коварными котятами.

Казалось бы, представишь себе всю эту историю с огнем, и уже не тянет влезать в нее, особенно если задуматься о том, что остается на месте пламени. Но не тут-то было. Приходится делать над собой усилие, чтобы не таращиться на Бена. Поразительно, как долго могут тянуться пять минут. Невероятно, на какое чудовищное жульничество я способна. С моего места видно его длинное бедро, выдающееся за край стула, его спину, и время от времени – его лицо в четверть оборота, прямой нос, промелькнувшие очертания высокой скулы.

Весь урок Роб Маршалл и Энди Стоун рисовали, как палочные человечки занимаются сексом в разных позах, и ржали так, будто им, вместе взятым, самое большее лет двенадцать. Не знаю, как их терпят учителя. Видимо, благодаря избирательной слепоте.

33

Опять одиннадцать часов одиннадцать минут, а я постоянно думаю о сексе.

Раздражает то, что именно об этом моя мама-всезнайка «предостерегала» меня – точнее, ставила в известность. Речь не про сам секс. Мама ни в коем случае не против секса. Он ведь как-никак дает ей хлеб с маслом (не в прямом смысле). Нет, скорее она указывала на то, какая мощная штука половое влечение. По ее представлениям, в идеале это то, что должно произойти не с кем попало и не когда попало. Для нее – хоть она и ни за что не признается, – это означает «с полностью укомплектованным всевозможными достоинствами свеженьким сыном-девственником одной из ее подруг после того, как мы с ним защитим диссертации». Но пусть даже не мечтает: все это происходит уже сейчас. По крайней мере, у меня в голове. Мое разнузданное воображение перенаселено тысячами образов Бена – красота Бена, запах Бена, вкус Бена, прикосновения Бена – и они, как реалистичные фотографии, постоянно подгружаются, а удалить прежние некому.

Мне нужен отдых.

И, кстати, отдых от розыгрышей тоже не повредил бы. Они меня достали.

Месть «Иллаворры» получилась чудовищно несоразмерной. Удар они нанесли, когда все мы были заняты прополкой сорняков на беговой дорожке – на вахте «Территория». (Почему бы не сказать прямо, как есть, – «каторжный труд, за который ваши родители заплатили баснословно дорого»?)

Нас измазали. Медом.

Это было омерзительно.

Мед размазался повсюду. По мебели, полу, каждой поверхности, каждому стакану, каждой вилке и ножу, каждой миске и прочей кухонной утвари, и все их пришлось отмывать. Как и стеллажи. Полы мы драили трижды, но они все равно остались липкими. Вся наша обувь липкая до сих пор. Злыдни ухитрились испоганить даже две кровати, пока их не вспугнули. В том числе постель Холли.

Мы, конечно, сделали все, что могли, чтобы убрать эту гадость, но было очень тяжко.

Им тоже влетело, потому что нам понадобилась помощь со стиркой белья и ночным массовым нашествием муравьев: «О, все сюда, гуляем!» Еще блевотнее.

Холли так психанула, что снова пробралась в «Иллаворру» и подсыпала земли в их банку с «Майло». Каждый корпус еженедельно получает его сухим пайком, а потом ест и пьет всеми мыслимыми способами: посыпает им тосты с маслом, макает в него бананы, лопает ложками, замешивает горячий или холодный хрустящий напиток. От него прямо зависимость развивается, и если кто-нибудь догадался бы, что натворила Холли, еще до наступления ночи ей пришла бы крышка.

Лу высказывается редко, но на этот раз подала голос. «Вы первые начали», – напомнила она, пока Холли, возмущаясь, рассказывала нам про «Майло» и сдирала со своей кровати липкие простыни. От слов Лу губы у нее сжались в тонкую прямую линию.

– И вообще, чего вы ждали? Что смешаете их с дерьмом, а они будут терпеть?

– Мед гораздо хуже мучной бомбы.

– Ну и нечего ныть. А от земли в «Майло» кого-нибудь может стошнить.

– Так им и надо, – заявила Холли. – Заслужили. Все они мрази.

На этот раз я была на стороне Лу. Мне стало неловко за подругу. Живот свело, как в нашем с ней детстве, когда ее «веселье» заходило слишком далеко, а мне приходилось поддерживать ее, иначе меня обвиняли в занудстве и говорили, что я вечно порчу все удовольствие.

Но за чужие спины прятаться легче, поэтому Холли, вместо того чтобы вскипеть, одарила всех ослепительной улыбкой.

– Да ладно, народ, будем избавляться от них по одному, как у Агаты Кристи, – она рассмеялась, и нам как будто дали команду «вольно».

А я вспомнила, сколько раз мама заводила разговор о моей дружбе с Холли. И замечала, что подруга выглядит чем-то «недовольной». Я хорошо знаю маму, чтобы понять: на профессиональном жаргоне медиков это означает, что Холли «проблемная». Мама часто советует мне обзавестись более широким кругом друзей. Но со всеми своими друзьями я познакомилась благодаря Холли. Кроме Майкла, конечно. Ну и, само собой, мама почти регулярно напоминает, что выслуживаться перед ней не стоит: «Ты не обязана всегда поступать так, как хочет Холли».