Дикая жизнь

У нас в запасе еще двадцать минут, возвращаться пока слишком рано, иначе нас обвинят в том, что мы работали недостаточно старательно, и мы укладываемся у живой изгороди под полуденным солнцем, на траве, слегка затененной раскидистыми ветками шелковицы. Мы срываем белые у корня стебельки травы, жуем их, находим калужницы, выкусываем пунктирные дорожки на их лимонно-кисленьких стеблях, ищем «пудинг с изюмом» – мелкие семенные коробочки одной из горных трав, похожие на миниатюрные и сладковатые зеленые орешки. Плетем венки из похожих на ромашки цветов с желтыми лепестками и черными серединками, пачкаемся их пыльцой и липким соком стеблей.

Пиппа доплетает венок и надевает его мне на голову.

– Сиб, красотка Сибби, единственная из нас, удостоенная чести попасть на рекламный щит за свою красоту, королева фан-клуба Бена, ум-нейшая!

Глаза Холли прикрыты, лицо кажется невозмутимым; может, она уже переросла эту глупую ревность. В последнее время она выглядит почти счастливой. Наверное, у нее с Винсентом что-то было.

Жужжат пчелы, вьются вокруг ромашек; я закрываю глаза, и их жужжание убаюкивает меня, погружает в мечтательный полусон.

Пиппа говорит:

– Если вдуматься, нам повезло.

– О да, – отзывается Холли, – если батрачить в буше – это везение. Если считать везением тюремную жрачку от Силли. Если везение – это терпеть, что нами командует Кинг-Конг в миниатюре и жить в тесноте. Да, тогда нам крупно повезло.

Все смеются.

– Нет, – объясняет Пиппа, – нам повезло, что к нам пока не являлись призраки.

Холодок прокрадывается в мою сонную умиротворенность.

– Расскажи про призраков, – просит Холли. Мне даже не надо открывать глаза, чтобы понять: она слушает с удовольствием главным образом потому, что прекрасно знает – я еле сдерживаюсь, чтобы не удрать.

– Даже не знаю, – говорит Пиппа, – с чего начать. Вы себе не представляете, сколько раз девчонок здесь терроризировали незваные гости.

Лу подает голос. Очень нетипично для нее.

– Мама рассказывала мне про Серого человека.

– Присоединяйся к разговору, Лу, добро пожаловать. – Пиппа довольна, что ее паства пополнилась еще одной прихожанкой. – Значит, так: Серый человек. В лохмотьях, с красными глазами. Он ищет, всегда ищет свою дочь. Ту самую, которая умерла страшной смертью – сгорела во время пожара в буше, потому что ее отца не было дома.

– А где он был? – спрашивает Энни.

– Пил в лагере лесорубов. Он часто уходил и запирал ее в доме, чтобы ночью она не забрела в буш. Вот она и оказалась в ловушке, когда ветер переменился, огонь начал распространяться вверх по склону и не остановился, пока не дошел до Лонг-Рич. Все, что осталось от его сгоревшей дотла хижины, по-прежнему находилось здесь, когда школа купила этот участок в 1910 году, – сейчас на этом самом месте зал собраний.

– Первый признак его приближения – приглушенное хриплое дыхание, – добавляет Лу.

Судорожно сглатываю.

– А что Мейзи? – интересуется Лу. – Она все еще здесь?

Пиппа – сама серьезность.

– Мейзи с годами становится только сильнее и злее. Когда моя старшая сестра приезжала сюда, девочка казалась всего лишь слабым свечением, но к моменту приезда Хэлен ее уже было отчетливо видно. И злится она пуще прежнего. С виду ей лет одиннадцать. Она в детском передничке и с топором, идет к тебе и улыбается, а когда подходит ближе, ее лицо вдруг меняется, она мгновенно стареет, орет благим матом. Я покрываюсь мурашками.

– Не надо дальше!

Я открываю глаза, рывком сажусь и чуть не теряю сознание от солнца, резкой смены позы и невыносимого ужаса.

Холли смеется.

– На всякий случай запомните все: Сиб прямо слышать не может таких вещей.

– Но это же прикольно, – возражает Пиппа. – И потом, надо быть готовыми, если они явятся к нам. «Беннетт» – тот самый корпус, где на кровати есть имя Мейзи. Она обязательно придет. Когда-нибудь среди ночи.

– Я же говорю – хорошо тем, кто спит наверху, – с горечью подытоживает Энни.

Пиппа обводит нас взглядом.

– Вы не поверите: она левитирует.

Мы с Энни визжим.

– Заткнитесь! Сейчас придут и увидят, что мы бездельничаем, – говорит Холли.

– Вы не бездельничаете, – возражаю я. – Вы пугаете меня до смерти.

– Если придет призрак, ему надо кричать в ответ. И повторять: «Его здесь больше нет, Мейзи».

– А если придет Серый человек, что надо делать? – спрашивает Элайза. Она поднимается на носки у терракотовой дренажной канавки у края живой изгороди.

– Бежать, – говорит Лу. – И надеяться, что пожара не будет. Когда приходит Серый человек, все двери и окна сразу заклинивает.

– Ни за что не поверю в эту чушь, – говорю я, но кровь стынет в жилах при мысли о ночных визитах, когда спать будут все, кроме меня. – А призраков-детей вообще терпеть не могу, они самые страшные.

– Да, еще у нее есть кукла. У Мейзи, – спохватывается Пиппа, наслаждаясь выражением наших перепуганных лиц. – Эта кукла говорит «мама, мама» – это первый признак того, что Мейзи близко.

– Ненавижу кукол в страшилках, – признаюсь я. – Особенно если они улыбаются.

Пиппа кивает.