Дикарь

— Ты не слушаешься. Сказал же — пошли в машину, сказал, что замерзнешь, но тебе важнее гордыня и поза. — Протягивает руку. — А ещё ты правильно делаешь, что держишься рядом с Семёном. Инфантильный староста — как раз твой вариант. Самое то. Будешь на нём сверху сидеть и погонять.

— Смешно, — скалюсь с ненавистью. — Эксперт в области отношений по кличке Дикарь вынес свой вердикт насчет городской приезжей. Старая дева, надо же, — откашлявшись, сплевываю попавший в рот снег и толкаю предложенную лапу в сторону. — С чего ты вообще взял, что я старая дева, умник? — Снова сижу в сугробе.

Перехожу на ты, задолбал.

— Кольца нет. Никто за тобой не едет. На почту звонить не бегаешь, а значит, ни детей, ни мужа у тебя нет. Да и потом, — усмехается, и глаза тут же вспыхивают маслянистым огнем. — У тебя грудь как у девочки: мягкая, упругая, соски аккуратные, розовые. Ты явно нерожавшая.

У меня от такого описания в горле комок застревает, а он продолжает:

— Но и оно и понятно. Женщина слушаться должна, быть под мужиком. За мужиком! Тогда это правильная женщина. А такие, как ты, до старости мучаются в одиночку. Пойдём, — опять подаёт руку. — Замёрзнешь. В третий раз твой организм не выдержит.

— Да я лучше сдохну. И я не старая дева, у меня был муж, гражданский правда, но был. Такой же козёл, как ты, Михайлов. Так что лучше я от мороза окоченею, чем твой костыль трогать.

Цепляемся взглядами, как на арене. Вздохнув, дикарь, сгребает меня в кучу. И совершенно бесцеремонно вытаскивает из сугроба. С меня падает куртка, и этот неандерталец, продолжая держать меня одной рукой, второй спокойно её поднимает. Как он это делает? Двужильный, что ли, не пойму? Бык здоровенный.

Очнувшись, сопротивляюсь. Ору и бью его по ногам и спине. От души! За всё, что накопилось. Дикарь не обращает внимания и запихивает меня вперёд ногами на заднее сиденье. Сверху швыряет свою куртку. Типа укрыл. Садится за руль.

Баран! Осёл! Дегенерат! Он вообще без куртки и даже не морщится, а я стучу зубами от ненависти и холода.

— Что-то я очень сомневаюсь, что Елизавета под тобой ходила. Она женщина самодостаточная. А вот ты, Михайлов, когда имуществом чужим запахло, все принципы послал лесом. Вот как было, я уверена.

Нарочно поворачиваю голову, чтобы встретиться с ним глазами в зеркале заднего вида.

— Всё же выброшу тебя в лесу, Барби, ты меня раздражаешь своим трёпом. Зачем мне самому себе жизнь портить? Но ты знай, что холод убивает не сразу. Вначале жидкость в клетках тела замёрзнет, а потом с твоим организмом начнут происходить очень странные вещи. Ты будешь дрожать, да не просто дрожать — тебя ждут настоящие конвульсии. Дальше спутанность мыслей, галлюцинации, глухота, будет… жарко. Помутнённый рассудок даст команду раздеться, ну а что потом и так ясно. Глупые городские девочки вроде тебя погибают быстрее.

Ничего не отвечаю. Опять устала. То ли кривая дорога и кочки с сугробами, то ли его хриплый голос такой убаюкивающий, но, немного согревшись, я засыпаю. Сон затягивает меня в свои лапы. Вообще сонная лощина какая-то, а не деревня. Ничего с собой не могу поделать, просто вырубаюсь, и всё. Еще и выпила на дискотеке, наверное, поэтому разморило так быстро.

Открываю глаза в незнакомом месте. В комнате почти темно, но очень тепло. Приятно потрескивает камин. На стенах играют оранжевые отблески огня. Я лежу на полу, но подо мной нечто мягкое и пушистое, приятное на ощупь. А ещё я укрыта большим теплым утолщённым одеялом из овечьей шкуры. Приподнимаю краешек и вскрикиваю от ужаса. Из одежды на мне только трусики. И всё. Куда делось всё остальное? Испуганно верчу башкой в поисках хозяина этого места. Здесь красиво и уютно, но кровь стынет в жилах от мысли, что я не понимаю, где нахожусь. И кто меня раздел?

Потом вспоминаю про дискотеку и всё, что было после, и с грохотом падаю на пол обратно. Дикарь!

Дверь со скрипом приоткрывается. Я вижу голые мужские ступни, спортивные штаны чёрного цвета на резинке и дальше много голого мужского тела: рельефный пресс, выпуклые косые, каменную грудь. И поднос с дымящимися чашками.

Зыркнув на него, сажусь, подтягиваю к себе колени, забиваюсь в угол, ближе к камину. Смотрю на него волком.

— Решил меня отравить? — указываю на чашки в его руках, натягивая одеяло по самое горлышко.

Дикарь смотрит на меня своими насыщенными, тёмными, полными тайн глазами и медленно опускает поднос на пол.

— Не скрою, такая мысль у меня была. Но я решил, что ты мне ещё пригодишься, — произносит он тихим, хриплым голосом.

И в этом столько недвусмысленного грязного обещания, что я отползаю ещё дальше. И одеяло подтягиваю до самого носа. Оставляю лишь глаза, чтобы видеть его и успеть отреагировать на нападение.

Глава 8

Глава 8

Дикарь сидит передо мной на корточках. Его чёрные глаза и потрескивающий камин, а также золотистое жилистое тело в отблеске огня наводят на вполне себе конкретные мысли. Мне за них стыдно. И они настраивают на запретно-горячий лад. Я даже капельку хмелею, непроизвольно прощая ему его хамство.