Дикарь

— Семён, я здесь по работе. Я не могу поехать к тебе, я в любом случае буду ночевать у Степановны.

— Ты уже один раз спала на моем диване. Думаю, ничего страшного не произойдёт, если поспишь там ещё раз.

Мне стыдно за эти его слова и за гогот парней за моей спиной.

Непроизвольно снова поднимаю глаза на дом дикаря. Но его больше нет в окне. Это означает: ему всё равно, что будет со мной дальше. Он посчитал меня шалавой, которая спокойно уезжает с пьяными мужиками, предварительно пососав его палец.

Кровь стынет в жилах, становится ещё ужаснее.

— Семён, послушай, мне нужна его подпись в короткие сроки. Если я не сделаю свою работу, то меня уволят и ничего не заплатят, а мне очень нужны деньги…

Не успеваю договорить. У старосты случается какой-то необъяснимый страстный порыв, он, умудрившись нащупать мою талию через толстую пуховую крутку, забористо хватает и кружит. Несуразно, по-медвежьи. Будто мы старые знакомые и увиделись на вечере встречи выпускников спустя двадцать лет. Это просто немыслимо.

Пытаюсь высвободится, но чем больше я сопротивляюсь, тем громче гоготание за спиной.

Боже, во что я ввязалась?

— Сделаешь свою работу, не волнуйся. Сделаешь! Забавушка! Отдыхать тоже нужно! Всё успеем: и то и это! — не может успокоить свой гомерический хохот староста.

— Семён, достаточно! Поиграли — и хватит! Слышишь, меня? Поставь на место! Отвяжись!

Бью его по плечам руками и пытаюсь задеть ногами, которые сейчас оказываются где-то на уровне его бёдер. Семёну пить вообще нельзя. Пьяный Семён совсем дурак.

— Деньги в жизни не главное. Всех не заработаешь! А знаешь, что главное?

— Пусти! — уже просто визжу. — Я хочу идти сама!

— Любовь! Забава, какая же ты забавная!

Второй раз за сегодняшний вечер меня запихивают в машину вперёд ногами.

Я пытаюсь выскочить, но друг Петра как-то очень ловко заскакивает на заднее с другой стороны. Перекрывая пути отхода. И я оказываюсь зажатой между двумя мужиками.

Это уже не смешно!

— Я передумала! Не хочу никуда! Я лучше пешком.

Приятель передаёт Семёну свою фляжку. И любимый всеми, глубокоуважаемый хозяин местного царства откручивает крышку и пьёт. Сосёт непонятно что из непонятно чего. Отвратительно.

Петро делает ещё громче. Разрывается сердце и перепонки. Мои вопли уже не слышны, сплошные бугагашечки.

Но это не самое страшное. Наш водитель заводит мотор. Машина, транслирующая невыносимо громкую музыку, трогается с места. И сердце моё замирает от ужаса. Ибо Семён пьёт снова и снова. И, громко причмокнув, через меня передает фляжку обратно.

Машину страшно трясёт. Я, зажмурившись, молюсь. Сёма только и делает, что объясняет мне, как важно поехать к нему домой. И как ему нужна любовь. И Петька уговаривает меня поехать к нему, сюда же подключается безымянный друг.

О да, не хватало ещё и его навестить. Стону в голос.

Хочется плакать. Машина петляет по лесной дороге. Я уже согласна ехать к Семёну, лишь бы не ехать к кому-то другому. Всё же Семён не такой агрессивный, и захваты у него сплошь неловкие и никудышные.

Меня укачивает. Снова подкатывает тошнота, как и в тот раз, я опять ненавижу местную ароматическую елочку. Но тут случается непредвиденное.

Сёма, который до этого без умолку болтал, вырубается. И начинает громко и выразительно храпеть. Тем самым оставляя меня со своими озабоченными друзьями.

И до меня тут же доходит весь кошмар ситуации.

— Эй, Петька, забросим старосту домой спать — и дальше гулять! У меня хата свободная.

Его слова увеличивают мой ужас до бесконечных размеров. Объятая паническим страхом, я дёргаюсь, пытаясь пуститься в бегство. Но это невозможно. Куда я денусь, зажатая между двумя мужиками? Даже если один из них вырубился?

Голова Семёна падает ему на грудь, и тот, что сидит слева от меня, кладёт руки мне на бедро и на грудь, начиная беспощадно лапать. Отвратительно!

Кошмар сменятся уже просто животным страхом: лязгают зубы, немеют ноги, отказывают окоченевшие колени. Я не знаю, как Семён может спать, когда я ору как резаная? Одной рукой отпихиваю нападающего, другой трясу Семена, но он не реагирует!

Чем эти сволочи его напоили? Невыносимый кошмар, какого я никогда ещё до этой поры не испытывала, охватывает меня полностью. Уже даже сопротивляться не могу. Просто цепенею. Кровь стынет в жилах.

В глазах мутнеет, появляется дикая слабость…

Как вдруг слышится громкий треск и удар. Петро перестаёт ржать. Мрачнеет, матерится. Его друг отрывает от меня лапы, подскакивает и хватается за впередистоящее сиденье. Оба пялятся в темноту леса. Какое-то время мы просто стоим на месте. Мужики боятся, орут друг на друга. Обвиняют. Машина глохнет, из-под капота валит дым. Из-за паники и страха я не сразу понимаю, что происходит. Мужики далеко не сразу выпрыгивают наружу. Чего-то выжидают, основательно навалив в штаны.

А дальше орут про берёзу, упавшую на капот. А я из-за переизбытка эмоций смеюсь. На меня нападает приступ истерического хохота, потому что между деревьями гарцует на лошади Михайлов. Обалдеть. Сделал своё дело, испугал шваль как следует и запрыгнул обратно в седло.