Дикарь

— Поверь мне, Забава, ты пухленькая в нужных местах, мужики это ценят. Груди вон рубашку рвут. Губы большие, глаза огромные. Он на тебя так смотрел, будто хотел разложить прямо тут, а потом…

— А потом свалить, громко хлопнув дверью.

Светлана опять смеётся, а я в тысячный раз беру ручку и пытаюсь писать дневник. Вот на кой он сюда припёрся? Только разбередил.

— Это не мое дело, Забавушка, — никак не займётся работой Светлана, — но смотри, а то Алла сейчас быстро его в оборот возьмёт, она девка ушлая. С мужиками умеет. Упустишь. А она уведёт. Гены отличные. От такого только детей рожать.

Вздыхаю.

— Вот и прекрасно. Я желаю им счастья. И детей. Пригласят на свадьбу — приду. Подарю утюг.

— Ага, только руки при этом спрячь под стол, а то колотятся сильно, когда ты о нём говоришь.

Стараюсь не обращать внимания. Креплюсь. Держусь.

Какое-то время молчим. Потом у Светланы звонит внутренний телефон, и она сообщает, что мне нужно пойти в приёмную, к начальству.

Мне это совсем не нравится. Сейчас Михайлов подумает, что я специально за ними в коридор побежала. Беру дневник и ручку. И, разминувшись в дверях с Аллой, не смотрю на неё, уверенно иду к лестнице.

Увидев меня, дикарь усмехается. Закатываю глаза и, прижав к себе тетрадь, обхожу его стороной.

К моему удивлению, он идёт за мной.

— А почему домой не принёс серёжки? Какая необходимость была тащить их ко мне на работу? Раз уж ты такой весь со связями. Принёс бы домой.

Оборачиваюсь, натыкаясь на тяжелый тёмный взгляд.

— Задача была вернуть тебе серёжки, а не наносить дружественный визит. Куда было ближе от въезда в город, туда и явился.

— О как! — согласно киваю. — Понятно! Тоже верно.

Останавливаюсь и, повернувшись к нему лицом, скрещиваю руки, прижимая тетрадь к груди.

Он на неё смотрит. Надеюсь, на тетрадь, а не на грудь.

— Скажи-ка, Михайлов, а откуда Степановна так много знает о тебе и Елизавете? — прищуриваюсь.

Он осматривает мою тетрадь, поднимается взглядом выше. По шее в разрезе офисной блузки к лицу. Я ещё, дура волосы заколола, так бы хоть прикрылась ими, как шторкой. В ответ зачем-то смотрю на его рот. Дурные у него губы, какие-то идеальные, прям как с картинки. Одёрнув себя, перевожу взгляд на тёмную макушку.

— Степановна — бабка Елизаветы.

— Чего? — удивлённо приоткрываю рот. — Вы из одной местности родом? А почему Степановна так негативно о своей внучке отзывается, и отчего тогда Елизавета у неё не спросила, где ты? А позвонила мне?

— Бывшая сейчас в деревне?

— Ну была вчера. Может, всё ещё ищет тебя под пнями и деревьями, — усмехаюсь и, ещё раз встретившись с ним глазами, отвожу свои в сторону. Он когда на меня так смотрит, меня аж дрожь пробивает.

А дикарь размышляет и тоже усмехается:

— Вот почему меня Степановна так скоренько в город снарядила. Мол, отдать надо твои сокровища. Нехорошо. Дорогая вещь. Вот же зараза.

Нахмурившись, думаю о том, что услышала. Как же она может быть её внучкой?

— Я скорее поверю в то, что ты внук Степановны, чем Елизавета её близкая родственница.

— Есть кое-что, чего Степановна никогда не простит Елизавете.

Дикарь мрачнеет. Как будто меняется в лице. А затем ощетинивается и начинает действовать.

— Ладно, хватит болтать.

Грубо хватает под локоть и, осмотревшись, тянет под лестницу, в закуток, толкает на стену.

— Мы не поздоровались, — выкатывает претензию Михайлов.

Кладет руку на мою шею. Присасывается к губам, затем свободную ладонь тянет к груди и тискает через рубашку. Предварительно куда-то отшвырнув мою тетрадку. Сумасшедший, дикий, бешеный. Вообще головой не думает. И разрешения моего не спрашивает.

И я рядом с ним становлюсь такая же.

Целует и при каждом движении губ напирает и трётся об меня всем телом, так, что я чувствую, как сильно у него стоит. И вдруг очень хочется, чтобы он задрал на мне чёрную офисную юбку, порвал простые капроновые колготки и, сдвинув трусики в сторону, засунул в меня член. Уверена, что это будет хорошо, потому что он у него большой, и ощущаться будет просто сказочно.

По коже снова ползут мурашки. От удовольствия перестаёт соображать голова. Дикарь отпускает мою грудь и, не прекращая сосать губы, кладет обе руки на попу. Гладит, сгребает ткань и, добравшись до ягодиц, периодически проводит пальцами между половинок. От собственных желаний и фантазий я совершенно выживаю из ума.

Дикарь убирает руку с моей задницы и нахально засовывает между нами. А я уже вся мокрая и даже капронки не позволяют это скрыть.

Грязно выругавшись, Михайлов впечатывает меня в стенку сильнее и начинает настырно тереть ладонью между ног, пуская жаркие импульсы сквозь колготки и трусики. Местами это даже больно. Но всё равно в кайф. И я как вулкан. Невозможно страстная. Ещё, учитывая, что ему удается нащупать тот самый бугорок, пара движений загребущими лапами и бессовестным ртом, и мой вулкан взрывается горячей лавой. Застонав, я кончаю. От стыда жмурюсь и едва дышу, потому что знаю — дикарь всё понял.

У этого примитивного гада много недостатков, но неумение довести меня до оргазма среди них явно не значится.