Дикарь

— Признайся, ты просто хочешь регулярно трахаться?

— Да, я хочу регулярно трахаться, но только с тобой, Забава. А ещё меня никто, никогда, — зло выдыхает, — не выводил из себя настолько сильно! — Швыряет на кровать. — Я буду жестоко мстить.

— Хоть ботинки дай снять, деспот!

Какой там… Уже навалился сверху и не даёт даже слово сказать.

Глава 47

Глава 47

— Мне кажется, мы сломали кровать, — смеюсь, пытаясь встать с пола.

Она хрустнула, наклонилась на один бок, и мы скатились на пол, не отлипая друг от друга. Мой ненасытный дикарь продолжает меня целовать, а я пытаюсь выкарабкаться из-под его сильного мощного тела.

— У нас в доме хорошая, дубовая кровать, не чета твоей опилочной!

У нас дома! Звучит-то как! Балдею.

— Мне жарко в сапогах! — Болтаю ногами, как подбитый таракан.

И продолжаю ржать! Ну почему так смешно? Никак не пойму! Вроде ничего весёлого не происходит, ну кроме развалившейся под нами койки.

— Предупреждаю сразу: у меня хреново с ранними подъёмами. То есть если ты привык вставать в пять утра и доить корову, то я пас.

Дикарь тоже смеётся и продолжает меня трогать. Он тяжело дышит и гладит моё тело. Мне очень нравится его ненасытность, такое ощущение, что он ждал этого всю жизнь.

Мне не хватает воздуха, тело лежит в неудобной скрюченной позе, и от сапог отекают ноги, но мне всё равно очень хорошо. Радостно на душе. Я счастлива.

В открытой двери спальни видно коридор, где между цветов, подняв хвост, блуждает Васька.

Дикарь тянется к моим ногам и аккуратно расстёгивает молнии. Стягивает сапоги, отбрасывает в сторону, дорывает колготки, выкидывает их туда же и, глядя в глаза, целует икры. Массирует, гладит, ласкает.

По телу снова ползут мурашки.

Уже не хочется смеяться. Так сладко и волнительно. Дышу как неопытный пловец, который совершенно не умеет рассчитывать силы и может просто не дотянуть до борта. Сдохнуть от вожделения.

Закрыв глаза, наслаждаюсь массажем.

А Михайлов молчит. Затем как будто стартует. Между нами возрастает напряжение. Распахнув ресницы, ловлю его сосредоточенный взгляд.

— Я помню, из-за чего ты ушла от меня, Забава!

Ну вот, момент испорчен. Вздыхаю. Всё волшебство как рукой сняло. Я тоже помню, из-за чего ушла.

Но если начну эту тему, то мы снова поссоримся. А я не хочу этого. Он ведь всё равно не скажет, только расстроюсь, что он мне не доверяет и по-прежнему скрывает причину их с Елизаветой развода.

Не могу с собой совладать. Меня резко охватывает печаль, как будто скрылось солнце и всё стало серым. Дикарь не прекращает движений руками, его взгляд неподвижен.

Он чувствует, что я скисла.

Сейчас или никогда. Не скажет — не поеду к нему. Опять я завожусь на эту тему. Дышу через нос, кошусь в его сторону. Это ведь вопрос доверия. Если он меня любит, разве я не должна знать, что случилось с их парой?

Ведь Елизавету он тоже любил. Они были женаты. В крови разгорается костёр ревности. Понимаю, что плавно всё порчу, но уже села на коня и не могу остановиться.

Михайлов всё чувствует.

— Я очень люблю детей, Забава. Всегда хотел малого пацана. Не знаю. Обычно мужики боятся отцовства, а мне вот хотелось. Младенца, похожего на меня, чтобы положить его на руку от локтя до ладони и угукать как ненормальный.

Просто не дышу. Слежу за каждым его словом, впитываю как губка. Уже и не замечаю, что лежу на полу враскорячку между стенкой и кроватью.

— Елизавета бесплодна? — опережаю события, заглядывая в чёрные глаза.

Он снова улыбается, но как-то трагично, даже грустно, теперь его глаза вспыхивают как у хищника, почуявшего добычу. Ему неприятно об этом говорить, но он старается ради меня.

Гладит мои ноги. Я протягиваю руку и кладу свою ладонь на его.

— Нет. Она совершенно здорова. Вначале она просто тянула резину. Мне казалось, что она действительно не готова. Некоторые женщины не сразу могут решится стать матерью.

— А потом? — Проталкиваю накопившуюся слюну.

В горле саднит, как бывает от сильного крика.

— Что было потом?

— Она забеременела, — загадочно улыбнулся дикарь, а меня задушило ревностью.

А что, если у него есть ребёнок? Тогда почему Елизавета вызывает у него оскомину? И почему Степановна так к ней относится?

— Я был безумно счастлив, — втягивает воздух, отворачивается.

Нет, нет, нет. Я не хочу, чтобы он отдалялся. Мне физически нужно, чтобы Данила, рассказывая это, смотрел мне в глаза.

Прикасаюсь к его лицу, нежно глажу подбородок, лаская жёсткую щетину.

Хотя всё равно ревную. Очень. Даже не могу передать, насколько сильно. Он хотел от неё детей.

— А что было потом? Она родила?

— О да, она родила! — усмехается.

Всё-таки есть ребёнок? Что она натворила? Куда он делся? Если бы он был, Михайлов заботился бы о нём.

— Мы только узнали. Меня отправили в длительную командировку. Потом началась пандемия. В общем, я застрял на другом конце света и всё время жутко переживал, что моя жена ходит без меня беременная.

Он снова отводит взгляд. Не даю. Если мы вместе, значит мы вместе.

— А потом, когда я смог вернуться, родился ребёнок, шестимесячный.

Мне становится страшно. Господи, он, наверное, погиб. Малыш погиб.