Дикарь

Моя голова кружилась, а руки тряслись. Я видела, что девочке стало хуже, значительно хуже. Но эйлин? О Духи, как поверить в это? Моя Линк просто ребенок, просто девочка с темными кудряшками и яркими глазами, внезапно изменившими цвет!

— Ты уверен в том, что говоришь? — Я резко подняла голову, задавив панику. — Уверен?

— Я не вижу других вариантов, — процедил Хенсли. — Животные, что приходят к девочке, пробуждение природы, лето, наступившее раньше срока, мое состояние… Мне помог не гейзер, а Линк. Она с самого начала говорила мне о траве, но я идиот. Хотя кто будет слушать странные рассуждения ребенка? Я думал, она рассказывает свои сказки. А она… Да. Я не вижу, кем бы еще она могла быть…

Не видит, но что, если он ошибается?

На волосах Линк появился иней. Решение… какое трудное решение! И как тяжело его принять. Поверить, довериться, сделать этот ужасный выбор! Духи, как же это трудно!

Линк начала трястись в ознобе.

Я ахнула, подхватила ребенка и понеслась к заваленной лестнице. Не чувствуя ног, не видя тюков и дыр в ступенях. Линк обвила меня ладошками, и я ощутила, как холодна детская щека. Выше, выше… Толкнула дверь второго этажа, пробежала до пыльного, затянутого паутиной окна.

— Подожди.

Хенсли, оказывается, шел следом. Дернул раму без стекла, отбросил в сторону. А я поставила девочку на подоконник.

— Линк… — Развернула к себе, улыбнулась как можно бодрее. — Южный Ветер хочет летать, да, милая?

— Да…

Она недоверчиво встрепенулась.

— Софи любит Южный Ветер, — тихо сказала я. — Очень любит. Ты ведь знаешь это?

— Южный Ветер любит Софи, — эхом отозвалась крошка.

Раскинула ладони. И упала вниз.

Я закричала и закрыла глаза. Зажмурилась изо всех сил, потому что просто не могла посмотреть. А потом рядом тихо рассмеялся Шерх, и я не выдержала. В полуденном луче над Оливковой рощей сияла радуга, хотя дождя не было. Она мерцала и переливалась, а под дугой света парила девочка с крыльями за спиной. Два крыла — узкие, почти прозрачные, отражающие сияние. Они разрезали ткань платья, они раскрылись, чтобы с легкостью поднять к облакам маленького эйлина.

Крылья. У моей Линк есть крылья.

Я хлюпнула носом и осела на подоконник, прислонившись спиной.

— Когда эйлин первый раз расправляет крылья, на землю спускается радуга. Она будет летать пару часов, — тихо сказал Хенсли.

А я обвила его шею руками и поцеловала. Крепко, жадно, почти кусая. Впилась в губы, облизала язык, тронула десны и зубы. И отступила.

Он не двигался и смотрел на меня, склонив голову набок. И я улыбнулась.

— Не представляю, как я спущусь по этой лестнице, — пробормотала сипло из-за слез и поцелуя. — Я даже не понимаю, как забралась сюда! Хочешь чай с шоколадным эклером, Хенсли?

— Нет, — грубо сказал он. — Я хочу тебя.

Вжал меня в свое тело, впечатался в рот требовательным поцелуем. Горячим. Обжигающим. Ужас пережитого все еще сотрясал мое тело, так что я вцепилась в Шерха, словно он был единственной моей опорой в этом мире. Я царапала губы о его щетину, я сходила с ума от нежности его языка…

Мужчина дышал рывками и так же — рывками — дергал мою одежду, пытаясь коснуться кожи. Прижал меня к стене, торопливо касаясь языком, пальцами, всем телом… В этот раз никакого томительного узнавания, лишь жадное присвоение. Его — меня, мое — его… Мы вгрызались друг в друга со страстью и одержимостью зверей, заглушая стоны жадным соединением ртов.

Шерх подхватил меня, усаживая на поверхность, накрытую тканью. Мы оба приняли это за стол и вздрогнули, когда раздалось протяжное «дзынь!».

Клавесин! О Духи! Хенсли усадил меня прямо на клавиши, накрытые тряпкой!

— Шерх!

Дзынь!

— М-м-м?

Останавливаться он не собирался, вклинился между моих ног, стягивая верх платья. Торопливо, жадно… Горячие мужские ладони уже исследуют мои бедра и дергают батист панталон…

Дзынь!

— Шерх! Я сижу на инструменте!

— Отлично, — выдохнул он мне в шею, прикусил кожу. — Сиди.

Сиди? О, Духи!

От его прикосновений и поцелуев у меня кружилась голова, и хотелось только одного… Ему тоже. Соединение — жесткое и такое желанное — потрясло обо их. Я застонала, откидывая голову и прогибаясь в спине. «Дзынь-дзынь», — пропел клавесин. Шерх глухо и сдавленно зашипел, словно все еще пытался сдержаться. Но я уже царапала ему шею, я тянула за темные, неровно отрезанные пряди, я требовала большего! И с проклятием он начал двигаться, сильно и сладко, избавляя меня от страха и оставляя лишь наслаждение.

Несчастный инструмент свихнулся, клавиши подо мной нажимались от каждого движения, и клавесин исполнял какую-то какофонию звуков! «Дзынь-бин-бон! Бон-дзынь-дзынь!» Симфония страсти для двоих, что могла бы свести с ума музыкантов! Но мы уже не могли остановиться, мы могли лишь продолжать.

И когда я смотрела в лицо этого мужчины — искаженное, с темными горящими глазами, страшное и бесконечно красивое, я кричала про себя три слова, что не могла сказать вслух.

Глава 28

— Это очень хорошая кружка, — решил Заяц.