А еще нам приходилось закрывать глаза на их выходки – хотя сами они об этом не догадывались, – и это вело к некоторым проблемам. Мне хватило ума воздержаться от объяснений, и я просто сказал:
– Им хорошо здесь живется. Живется достойно, и однажды, быть может, они даже вернутся домой.
– Вернутся? – переспросила Опал, уставившись на меня так, словно я был круглейшим идиотом на свете. – Куда именно они вернутся? – Она помотала головой, пропустила пальцы сквозь волосы. – Ты действительно ничего не понимаешь, да?
Я насупился, не зная, как себя вести и что сказать. Опал закатила глаза.
–
Я озадаченно посмотрел на нее, тщетно пытаясь постичь, что она имеет в виду.
– Я не понимаю, о чем ты. Я – король. Таким меня вырастили.
– В этом-то и вся проблема. – Опал облизнула губы, и меня охватило желание притянуть принцессу к себе, вдохнуть запах ее волос, погладить их, чтобы сердце лебеди успокоилось от моих прикосновений. – Из тебя вырастили ходячую проблему – и потрудились на совесть, ибо ты даже не понимаешь, что ты есть.
– Я прекрасно знаю, кто я, – сдержанно произнес я. – Король волков, устраняющий несправедливость, а еще… – Я отважился сделать шаг к ней. – А еще я – твоя половинка.
Моя лебедь уставилась на меня с укором, хлопая ресницами, что нависали над ее пытливыми, упрямыми глазами.
В голосе моем прорезалась паника, отчего я охрип.
– Скажи, что я могу сделать. – Я заключил ее лицо в ладони и взмолился: – Прошу тебя. Скажи, что я могу сделать, и я это сделаю.
– Ничего ты не можешь сделать. Его больше нет.
– Знаю, – сказал я и коротко кивнул. – Знаю, но хочу попробовать. Дай мне хотя бы попробовать. – И я был искренен. О звезды, если бы я мог избавить Опал от боли, что переполняла ее глаза, что сбивала с ритма ее сердце, воскресив ее узколобого говнюка-отца – проклятье, я бы это сделал.
Опал пристально посмотрела на меня, ее руки потянулись к моим, все еще державшим ее лицо, но затем она всхлипнула, и я почувствовал напряжение в ее теле.
– Ты правда сделаешь что угодно?
О звезды, до нее что, до сих пор это не дошло?
– Все, что угодно, – подтвердил я с пылкостью в голосе.
– Закончи эту войну, – в тот же миг без тени сомнения произнесла она. – Положи конец кровопролитию, отмщению, никому не нужному горю. Прекрати это прямо сейчас.
Я отшатнулся, руки мои упали, все мои доводы, все планы разлетелись, словно игральные карты на ветру, когда золотые глаза Опал посмотрели на меня с отвращением. Этого я сделать не мог. О чем она знала – но все равно попросила.
– Я не могу так поступить.
– Можешь.
Она хотела пройти мимо меня, но я ухватил ее за запястье.
– Опал, я не могу. До конца войны еще далеко.
– Война закончится тогда, когда ты наберешься сраного мужества ее закончить, – прошипела она. Ее не заботило, что владелец галереи может нас услышать – она обвела меня взглядом и холодно усмехнулась: – Но ведь в этом-то вся и загвоздка, да, мой король? – И моя лебедь ушла, бросив напоследок: – Ты не мужчина, а просто бессердечный зверь.
Она быстро пересекла зал со статуями, не обратив ни малейшего внимания на картины на стенах. Золотистые волосы развевались у нее за спиной.
При виде того, как Опал уходит прочь – ее запах затмил мне рассудок, руки сами сжались в кулаки, – меня пронзила идея – да так внезапно, что я чуть не перекинулся. Я догнал ее у входа в следующий зал.
– Выйди за меня.
Опал не остановилась, даже не сбилась с шага. Она шла дальше, будто и не слышала.
– Выйди за меня замуж, и все это закончится.
Она остановилась и резко развернулась, едва не запнувшись туфелькой о восточный ковер, – ее волосы взметнулись и легли на плечо.
– Ты это всерьез?
Я помедлил – несмотря на то, что мне хотелось броситься к ней, пасть к ее ногам и, вложив во взгляд всю свою искренность, посмотреть ей в глаза. Я помедлил, пригладил волосы, шумно выдохнул:
– Конечно, уйдет некоторое время, чтобы все организовать, и я не хочу стать посмешищем, на ходу меняя планы, но… – Я остановился перед ней и заглянул в золотистые глаза. – Да, солнышко. Клянусь, что все закончится, как только ты станешь моей женой.
– Тогда поженимся завтра же. Грандиозная церемония нам ни к чему.
Я не сдержал смешка и, когда в ответ она ощерилась, сделал то, что давно хотел: заключил Опал в объятия, несмотря на слабые попытки сопротивления. Она сдалась и уставилась на меня своими исполненными надеждой глазами, а я убрал выбившуюся прядь ей за ухо и прошептал:
– Сначала мне, разумеется, нужно будет написать твоей матери, но как только мы получим ее благословение…
С той самой секунды, когда я перенес ее сюда из грязной человечьей башни, я мечтал и стремился именно к этому – овладеть ею во всех смыслах, хоть и знал, что это почти невозможно. Я мог бы вынудить Опал стать моей – вот как сейчас. Но я понимал, что огромная часть ее души ненавидит и вожделеет меня в равной мере, поэтому вместо насилия выбрал уговоры.
Я готов был уговаривать ее вечность. Она стала бы моей и в этой жизни, и во всех последующих.