Дикарь и простушка

– Помолчи, дай мне закончить, – мягко пожурил ее он. – Верю, что у деда были самые благие намерения, но пока он еще не умеет читать мысли. Я действительно как-то обмолвился, что мы с тобой всего лишь друзья, и в то время это было правдой. Такой душевной близости, как с тобой, у меня ни с кем не было. И я еще долго считал бы тебя своим другом, если бы Арчи не попытался убедить меня, что такие отношения между мужчиной и женщиной попросту невозможны и они обязательно перерастут в любовные. Не красней, я знаю, что не слишком вежлив. Представь, именно после того разговора с дедом я увидел, как ты прекрасна – и лицом, и душой. Можешь винить Арчи в своих переживаниях, но лучше забудь о том предостережении. Поверь – что бы там ни было в прошлом, сейчас для меня существуешь ты одна.

Она не представляла, совсем не представляла, как это больно, особенно еще и потому, что безмерно жаждала ему поверить, но… не могла. Арчи лучше знать. Дункан действительно старается удержать ее при себе, а другого способа не знает. Сам только сейчас сказал, что ни с кем у него не было такой душевной близости. Она его лучший друг, а лишь потому, что родилась женщиной, Дункан пытается придать их отношениям иной смысл.

Сабрина отвернулась к огню.

– Так вот оно что… – печально произнесла она. – Ты только сейчас понял, что я не всегда буду рядом. Тебе нельзя навещать меня в любое время суток, будить среди ночи, чтобы поделиться мыслями, и…

Ее взволнованную тираду перебил веселый смешок. Сильные руки обвились вокруг талии. Сабрина ахнула. Когда успел Дункан незаметно подобраться сзади?

– А что, по-твоему, сейчас, как не середина ночи?

– Ты понимаешь, о чем я! Нельзя же каждую ночь лазать по деревьям! И соседи начнут сплетничать о нас, если начнешь каждый день приезжать сюда! Но тебе и без меня это известно, потому…

Но Дункан крепче стиснул ее талию.

– До чего же ты упряма, Сабрина! Ничего не поделаешь, скажу прямо. При каждой встрече мне хочется заключить тебя в объятия и ласкать до потери сознания. Неужели ты действительно полагаешь, что это желание друга? Да я едва сдерживаюсь, чтобы не зацеловать тебя! Брина, я счастлив, что мы были и будем друзьями, но теперь мне нужно больше! Хочу быть твоим возлюбленным, защитником, опорой и, конечно, другом, а всего этого не добиться, пока мы не поженимся.

– Ты убиваешь меня, – прошептала она.

Он повернул ее лицом к себе.

– Взгляни на меня! Разве я похож на человека, который не знает, чего хочет? А если откажешь на этот раз, я свяжу тебя, увезу в горы и стану жить с тобой в грехе. После появления девяти или десяти ребятишек ты еще раз подтвердишь, что я не люблю тебя как полагается?

– Я хотела сказать, что дышать не могу…

– Ох, – испугался было Дункан, но, заметив лукавые искорки в фиалковых глазах, рассмеялся и снова обнял Сабрину. – Ты мне веришь?

Он не нуждался в подтверждении, хотя она кивнула:

– Мужчина должен очень сильно любить женщину, если хочет столько детей от нее!

– Ты даже не представляешь, как сильно! Даже сердце болит!

Сабрина сжала лицо любимого в ладонях, подалась вперед и коснулась губами его губ.

– Ничего подобного! Сердце болит, только когда не с кем разделить любовь. А нас двое, Дункан.

– В таком случае ты поймешь, что больше я не могу с этим бороться.

«Это» оказалось поцелуями, отнюдь не легкими, нежными, ласковыми. Нет, в них горело настоящее безумие. Он жадно завладел ее устами, безмолвно изливая поцелуями накопившуюся тоску, безнадежность, мучительную потребность в ней, Сабрине. Между ними словно молния сверкнула. Страсть запылала лесным пожаром, но на этот раз на волю рвались радость и облегчение. Они вместе! Наконец-то вместе!

Сабрине хотелось смеяться, но Дункан не отрывался от нее, хотя, должно быть, испытывал то же самое, потому что улыбался, даже припадая к ее губам.

Все еще целуясь, они опустились на колени перед камином. До кровати нужно было еще дойти, однако даже несколько шагов казались им непреодолимым расстоянием. Подойдет и каминный коврик. Даже раздеваясь, они не размыкали губ. Неудивительно, что пуговицы разлетелись по всей комнате, как, впрочем, и одежда.

Тепло огня, жар их обнаженных тел, мягкий мех коврика, чувственно ласкавший кожу, – все призывало к немедленному соитию, но Дункан не торопился. В тот первый раз он овладел ею в полной темноте. Теперь света было достаточно, и ему хотелось усладить свой взор, поклоняться Сабрине, исследовать всю ее, руками и губами, ведь она была единственной женщиной, которую он любил.

– Я рад, что эта красота до сих пор была надежно скрыта от посторонних глаз, дорогая. Догадайся другие мужчины о том, какая драгоценность спрятана в этой глуши, они замучили бы тебя предложениями руки и сердца.