Дикари. Дети хаоса

— Через несколько дней после вашей встречи она начала слабеть. Врачи предупредили меня, что окончательное ухудшение произойдет очень быстро. Я готовилась к этому, как могла. — Наконец Джанин посмотрела на меня, но не сумела удержать взгляд и отвела его в сторону. — К чему я не была готова, так это к тому, как быстро померкнет ее рассудок. В ночь перед смертью мне позвонила ночная сиделка и сказала, что ей пришлось ввести ей успокоительное. День прошел тихо, без происшествий, но в ту ночь случилось что-то, что стало для нее последней каплей. Сиделка обнаружила ее в главной ванной перед зеркалом. Она ножницами состригла себе почти все волосы, а затем побрила голову одноразовой бритвой. Она была голой и что-то неразборчиво бормотала.

Правда пролилась на нас дождем. Я вспомнил нездоровый взгляд Мартина. Вспомнил, как вонзал клинок в его тело, и выражение победы и… удовлетворения на его лице.

— Когда я приехала, миссис Дойл лежала в кровати, у себя наверху, накачанная успокоительным. Она умерла на следующую ночь. Мирно скончалась, как сказала сиделка. Но я была там, когда это случилось. Выражение ее лица было далеко не умиротворенным. Оно было исполнено муки, невообразимой муки.

Я отошел от Джанин и стал бродить по комнате. Ходил кругами, без какой-либо конкретной цели, но мне необходимо было двигаться.

— Ты веришь в совпадения, Фил? Думаешь, такое бывает?

— Не знаю, — тихо ответил я, стоя к ней спиной.

— Раньше я думала, что это просто удача, что я попала к миссис Дойл, совпадение, что ее сын погряз в хаосе и благодаря этому я встретила тебя. Но это вовсе не совпадение. Нет такого понятия. Мы могли бы спрятаться за сказками о том, что мир — это единое игровое поле, где все начинают из одной точки, с одинаковыми правилами и льготами. Но это не так. Все всегда складывается либо против, либо в пользу кого-то из нас. Это нечестно, это жестоко, несправедливо и бессердечно; уловка, которая заставляет нас поверить в то, что мы контролируем свою жизнь, хотя на самом деле мы беспомощны. Подумай о трех поворотных моментах в твоей жизни, Фил, о перекрестках, на которых ты принял неправильное решение.

Мне нужно было подумать лишь об одном.

— Люди говорят о свободе воли и решениях, которые мы все принимаем в жизни. Но действительно ли мы принимаем их или их принимают за нас? Разве нас не направляют определенным способом выбрать то, что мы должны выбрать? То, что нам суждено выбрать? А если так, разве это свободный выбор? Разве это самостоятельное решение? Или мы просто пешки в чужой игре? Шахматные фигуры, которые понятия не имеют, что вовсе не сами делают ходы? Вспомни свою жизнь. Разве у нас когда-нибудь были безграничные возможности? Разве вместо этого нам не давалось всего несколько вариантов. На самом деле, в большинстве случаев только два, да? Подумай об этом. В те важные моменты своей жизни ты не имел безграничных возможностей, не так ли? А если возможности не безграничны, разве это свобода воли? Нам говорят, что мы можем делать в этой жизни все что угодно, но это не так, не совсем так. Не все начинают на равных условиях. Представь себе фокусника. Как думаешь, почему он ограничивает твой выбор при исполнении карточного фокуса? Если у тебя есть только два или три варианта, у него больше шансов направить тебя к карте, которую он хочет, чтобы ты взял, не заподозрив, что он тобой манипулирует. Ты участвуешь в фокусе, уверенный, что выбрал нужную карту, уверенный, что у тебя всё под контролем. Но на самом деле ты вообще ничего не контролируешь. Тебя выставляют дураком. И в этом заключается шутка, иллюзия.

Я снова повернулся к Джанин.

— И есть лишь один мастер обмана, — сказала она. — Истинный властелин иллюзий.

Если тебе от этого станет легче, мой старый друг, у нас никогда не было выбора.

— Жизнь — это фарс, Фил. Ее усталые глаза за очками наполнились слезами. — Чертов фарс.

Все было решено давным-давно, без нашего ведома и согласия.

— Что случилось? — спросил я. — Расскажи мне, что происходит.

— Я беременна.

Я уставился на нее словно парализованный.

— Я принимала противозачаточные таблетки, — произнесла она дрожащим голосом. — Врач сказал, такое бывает. Очень редко, но бывает. По его словам, когда наука и высшие силы сговариваются и решают, что должен родиться ребенок, это уже ничто не остановит. Чему быть, того не миновать, сказал он.

Наконец обретя дар речи, я спросил:

— Что собираешься делать?

— Я все время пытаюсь убедить себя, что сделаю аборт, — сухо произнесла она. — Что просто убью ребенка. Покончу с этим прямо здесь и сейчас. Хотя знаю, что не смогу. Знаю, что не смогу.

— Всё в порядке, — сказал я ей. — Мы преодолеем это вместе.

Я присел перед ней и коснулся ее ноги. Она вздрогнула и сдвинулась назад, вжавшись глубже в кресло, в попытке отстраниться от меня.

— Не надо, Фил, — произнесла она, нижняя губа у нее подрагивала. — Пожалуйста… не надо. Особенно сейчас.

Я убрал руку и встал.