Дикари Гора

Она опустила голову, стараясь не встречаться с моими глазами. Она, новообращенная рабыня, она еще не привыкла к тому, чтобы быть осмотренной. Так осмотренной, как осматривается женщина ее гореанским хозяином.

Я продолжал изучать ее.

Я нашел ее довольно очаровательной.

Она подняла свою голову. Было ясно видно, что она напугана.

По малейшему жесту моих пальцев, она должна была бы немедленно раздеться догола, и броситься облизывать и целовать мои руки.

Приятно все-таки владеть женщиной.

— Я не знаю, что делать и что говорить, — простонала она на английском языке.

Это была наша пятая ночь в Прериях. Эта женщина, и другие, обучаемые Джинджер и Эвелин, уже имели поверхностное знание гореанского. Я был доволен ее прогрессом в постижении языка, и она казалась мне лучшей в этом из всех скованных цепью товаров. Но все же, и ее познания были еще, жалкими и ограниченными. Фраза, которую она повторила уже не раз, «Меня послали на Ваше одеяло», например, произносится рабыней полностью осознающей ее статус, кротко проясняя, что ее близость с мужчиной не запрещена, и что она просит рассмотреть ее для использования в целях получения удовольствия. Она же говорила, скорее как если бы произносился, просто набор слов, заученных наизусть, и как если бы она при этом думала только о том, чтобы не забыть эту фразу или не произнести ее неправильно. Она, несомненно, изучила фразу зазубриванием, под присмотром Джинджер или Эвелин. Однако полагаю, что они объяснили ей и значение слов, или, по крайней мере, большую часть их значения, которые могли бы быть восприняты сырой земной рабыней на ее начальной стадии обучения. Она, несомненно, должна была понять смысл этих слов, но, по-видимому, не понимала в его во всей полноте, что это значит полностью предоставлять себя как гореанскую рабыню в распоряжение Господина, и для его удовольствия.

— Я не могу даже говорить на Вашем языке, — несчастно пролепетала она по-английски. — Я глупая. Я ничего не могу запомнить. Все слова вылетели у меня из головы!

Я видел, что даже то, небольшое знание гореанского, которое она получила, ускользнуло от нее.

— Простите меня, Господин, — вдруг проговорила она по-гореански. — Простите меня, Господин. Простите меня, Господин!

Я был удовлетворен, видя, что она смогла вспомнить, по крайней мере, хоть что-то.

Вся дрожа, она опустила голову.

Я видел, что по крайней мере в течение некоторого времени, не смогу общаться с ней в по-гореански. Очевидно, даже те гореанские фразы, которые она знала, сейчас ей недоступны, да и их было чрезвычайно ограниченное количество.

— Простите меня, Господин, — плача, произносила девушка единственные гореанские слова ей доступные.

Я улыбнулся. Несомненно, эта простая фраза во многих случаях, хотя и не всегда, спасала немало раздетых, рабынь от грозящих наказаний.

Ее плечи дрожали, а голова опускалась все ниже.

Конечно, нет необходимости, быть в состоянии общаться с женщиной, чтобы учить ее, если она — рабыня. Женщины очень умны. Они быстро понимают, что такое цепь и кнут. В действительности, многое может быть достигнуто такими простыми, но эффективными средствами, как удар ладонью, или выкручивание рук, таким способом вбивая знания в ее тело. Да, такими способами можно научить даже большему и быстрее, чем если просто говорить на ее языке.

Я любовался девушкой, стоящей на коленях в траве, и дрожавшей от страха. Я поглядел лежавшие подле меня седло и хлыст. В любой момент, я легко мог сорвать с нее одежду и бросить на ее животом вниз на отполированную кожу седла. Я мог при помощи хлыста и ласк, начинать вбивать в нее, каплю за каплей понимание ее теперешнего состояния.

— Меня послали на Ваши одеяла, Господин, — прошептала девушка, по-гореански, поднимая голову.

Я видел, что она еще не была готова к седлу и хлысту. Но все же, если я оценил ее правильно, подготовка к этому не будет слишком долгой. Она была отличным рабским материалом.

Я мягко подозвал рабыню.

Робко девушка, на руках и коленях, подползла ко мне по траве. Когда она добралась до моего одеяла, я аккуратно взял ее руками и, положил на спину около себя. Она была напряжена, но робко попыталась потянуться своими губами к моим, но я помещал, положив ей на рот свою руку. Она замерла и испуганно посмотрела на меня. Моя рука была туго прижата к ее рту. Девушка лежала неподвижно, и не могла говорить.

— Я говорю на твоем языке, — сказал я ей, очень спокойно. Ее глаза расширились. Я говорил с ней по-английски! Но я не позволял говорить ей.

— Это не особенно важно, — продолжал я, — но без моего разрешения Ты не имеешь права рассказывать об этом кому бы, то, ни было. Ты меня поняла?

Она кивнула, как она могла, моя рука неподъемным грузом прижимала ее голову к земле. Убедившись, что неожиданностей не будет, я убрал руку.

— Вы говорите на английском языке? — переспросила она, с любопытством.

— Да, — подтвердил я.