Дикари Гора

— Это слишком ограничено. Ты должна доставить мне удовольствие со всей цельностью твоей женственности, и во всей полноте твоего рабства.

— Значит гореанский Господин, — задумалась она, — будет желать, и владеть, всей мной полностью.

— Вот именно, — подтвердил я.

— Я надеялась, что это могло бы быть так, — шептала она.

— Что? — не понял я.

— Ничего, Господин, — ответила она шепотом.

— Это только в Вашем прежнем мире, считается, что мужчины интересуются только телом женщины.

— Да, Господин.

— Но я сомневаюсь относительно того, что это так, даже, в таком полностью извращенном мрачном мире.

— Да, Господин.

— Безусловно, — продолжал я, — тела женщин небезынтересны, и они хорошо выглядят в рабских цепях.

— Да, Господин.

— Но Ты должна понять, что та, кто носит цепи, столь соблазнительная, красивая и беспомощная является цельной женщиной.

— Я понимаю, Господин, — откликнулась она.

— У тебя еще нет клички, не так ли? — вдруг спросил я.

— Нет, — вздохнув, ответила она. — Мой хозяин еще никак не назвал меня.

— Как звали тебя прежде? — спросил безымянную рабыню.

— Миллисент Обри-Уэллс, — сказала она, и вдруг вскрикнула. — О-о-о! Ваша рука!

— Ты что, возражаешь? — удивился я.

— Нет, Господин. Я — только рабыня. Я не могу возражать.

— Это — необычное имя, — заинтересовался я. Моя рука удобно покоилась на ее левом бедре.

— Такие имена весьма обычны в той социальной среде, которая недавно была моей.

— Понимаю.

— Моя семья происходит из высших сословий, очень высоких сословий, моего мира.

— Я догадался.

— А теперь я лежу около Вас в рабской тунике, — прошептала она. — Но я — девушка высшего сословия, девушка очень высокого положения. Вы должны понять это.

— Точнее, когда-то Ты была таковой.

— Да, Господин.

— Теперь Ты — только безымянная рабыня.

— Да, Господин.

Я улыбнулся.

— Я была дебютанткой, — призналась она, — меня только начали выводить в свет на смотрины.

— Я понимаю.

— Нас используют, чтобы объединять семейные союзы, — начала объяснять она, кем была раньше, тогда когда была Миллисент, — или дают как премии, энергичным молодым людям, быстро поднимающимся в компаниях наших отцов.

— Еще одна Форма рабства, — заметил я, — но без честности ошейника.

— Да, — сказала она с горечью.

— Женщин часто используют в таких целях, — признал я.

— Моя тетя как-то сказала мне, что это было все, для чего я годилась, — пожаловалась она мне.

— Твоя тетя ошибалась.

Она задохнулась. Моя рука переместилась несколько выше по бедру рабыни.

Она справилась своим дыханием. Моя рука, снова лежала спокойно.

— Нам, конечно, разрешат наши клубы, наши развлечения, наши вечеринки, наши коммерческие предприятия.

— Да, я понимаю.

— Но это было бессмысленное существование, — сказала она, и повторила, — бессмысленное. О!

Теперь мои пальцы касались ее клейма.

— Что это у тебя здесь? — задал я ей вопрос.

— Мое клеймо, — ответила она с дрожью в голосе.

— Ты должна быть рабыней.

— Да, Господин.

— Свое существование на Горе, Ты найдешь совсем не бессмысленным. Ты сочтешь его довольно значимым. Уверяю тебя.

Она вздрогнула.

— Но будет кое-что на Горе, что Ты найдешь, бессмысленным, — сказал я.

— Что, Господин? — спросила она, явно заинтересовавшись.

— Это будешь Ты сама.

— Я? — переспросила девушка.

— Да, для тебя теперь остается быть только статьей собственности, бессмысленный пустяк, который можно купить или продать, ничего не стоящая безделушка, домашнее животное, женщина полностью находящаяся во власти ее хозяина, рабыня.

Она смотрела на меня с ужасом.

— Конечно, Ты уже знаешь, что можешь быть куплена или продана, или обменяна, или подарена, или использована мужчинами для их удовольствия, что Ты — ничто, полностью порабощенная женщина, ничего незначащая рабыня?

— Да, Господин, — простонала она.

— Когда тебя представили дебютанткой и первый раз вывели в свет, на тебе было белое платье по щиколотки длиной? — поинтересовался я.

— Да, Господин.

Моя рука надавила на клеймо.

— Скажи, — приказал я, — теперь я ничто, лишь заклейменная рабыня на Горе.

— Теперь я ничто, лишь заклейменная рабыня на Горе, — покорно повторила девушка.

Я повел свою руку вверх, на ее ягодицу и выше по сладкому изгибу талии.

— Ваша рука уже высоко под моей туникой, Господин.

— Ты против? — спросил я.

— Нет, Господин, — вздохнула она. — Я — рабыня. Я, не могу возражать.

— Одежда, в которой тебя выставили перед покупателями, — напомнил я, — и которую сняли и сожгли для их потехи, во время твоей продажи, не показалась мне одеждой дебютантки. Она скорее подходит для девушки, работающей в офисе.

— Я хотела избежать неминуемой и очевидной судьбы дебютантки, и быть обменянной, на власть или положение в обществе на рынке брака.

— Несомненно, это был тот самый случай, из-за которого твоя тетя выразила свой взгляд, на твою полезность.

— Да! — согласилась девушка. — О!

— У твоего тела прекрасные изгибы, — заметил я.

— Вы разогреваете меня, перед тем как меня взять?

— Они могли бы принести высокую цену.

Она застонала.