Дикие

Я прихватываю с собой доску и прячу в карман маркер. Тедди берет меня за руку. Он выводит меня из палаты, мы идем по коридору, трижды сворачиваем. Я запоминаю эти повороты, рисую в голове схему здания. Когда он велит открыть глаза, мы стоим перед узкой выщербленной дверью. Она закрыта неплотно, и в щель у самого пола я вижу траву, которая только начинает увядать.

— Ну, иди, — говорит он и помогает мне открыть дверь.

Ветер толкает меня, раздувая подол больничной рубашки. Он такой холодный, что я тут же начинаю неметь, но я вовсе не против.

— Дыши глубже. Спокойно, не спеши.

Я киваю, стараясь не заглатывать этот сладко-пряный воздух. Вместе мы делаем шаг вперед, и дверь со скрипом закрывается за спиной.

Забор с колючей проволокой. Деревья прижимаются к нему, их ветки протискиваются внутрь. Между мной и забором вздувшаяся земля, сплошные гребни и маленькие холмики, расколотые в местах, где грунт промерз больше всего. Желтеющая хрупкая трава.

— Пойдем, — говорит Тедди. — Давай погуляем.

По голым ногам бегают мурашки, от пота я промерзаю до костей, но мы не останавливаемся. Чем ближе я подхожу, тем отчетливее вижу забор. Тедди придерживает меня за талию. И вот наконец там, где лес подбирается к забору вплотную, я продеваю пальцы в решетку.

Кэмп-Нэш. Вариантов нет. Если сощуриться, можно сделать его похожим на Ракстер, на дом.

Тедди что-то говорит. Мир слишком громкий. Я прислоняю маркерную доску к забору.

Не слышу, пишу я.

Он пробует снова — черт, говорит он, холодина какая, — но я притворяюсь, что не слышу, и качаю головой. Протягиваю руку, слегка оттягиваю маску у него на лице. Я хочу, чтобы он ее снял.

— Нет.

Можем вернуться внутрь

Если хочешь

— Зачем ты так? Тут ведь здорово, разве нет?

Я научилась этому еще в детстве. Молчи. Молчи, и получишь желаемое.

— Ты ведь знаешь, что мне нельзя. — Он выжидает. Затем, кажется, вздыхает и отходит на несколько шагов. — Ладно, но ты стой здесь.

Потому что ему девятнадцать, потому что он не думает. Потому что я практиковала эту улыбку достаточно, чтобы знать, на что она способна.

Тедди заводит руки за голову, где завязывается маска, и возится с узлом, пока она не падает. Вот и он. Полные губы. Четко очерченный подбородок. Тедди.

— Байетт.

Я машу ему рукой, и он широко улыбается. Я поднимаю доску, пристраиваю ее на бедре и пишу.

Можно мне подойти поздороваться

— Нет, — торопливо говорит он и предостерегающе вытягивает вперед руку. — Ты обещала.

Вообще-то нет. Я выгляжу ровно так, как надо: капля застенчивости, капля любопытства.

— Слушай, — говорит он. — Я знаю, что тебе, наверное, скучно в палате. Я постараюсь заходить почаще, но…

Я поднимаю руку, и он осекается.

Это не то же самое, пишу я. А когда его глаза слегка расширяются, добавляю:

Это не заразно

У него вырывается нервный смешок.

— Правда?

Конечно нет. Но я всегда получаю то, чего хочу.

Мальчикам вход воспрещен

Он размышляет, покусывая губу и хмуро глядя на меня, а потом я вижу, как его плечи опускаются, словно при выдохе. Понимает он это или нет, но он только что сдался.

Я делаю шаг. И еще. Он молчит. Наблюдает за мной, и, когда я вижу, как его пальцы напрягаются, — через костюм они выглядят ужасно нелепо, но я ему этого не скажу, — я понимаю, что он мой.

Его губы гладкие и темные. Я вижу на подбородке порез от бритвы и каплю запекшейся крови, которую он, должно быть, забыл смыть. Я сокращаю расстояние между нами, приближаю к нему лицо. Прядь моих волос выбивается из-за уха на ветру и прилипает к его нижней губе. Я вижу, как трепещут его веки, когда он закрывает глаза.

Это просто. Раз плюнуть. Я стираю последний дюйм между нами, приподнимаю голову, касаюсь пальцами его подбородка и направляю его рот к моему.

Он целует так, словно боится меня. Он действительно боится, но, пожалуй, меня это не смущает.

Он отстраняется — совсем немного — и запускает пальцы в мои волосы, а другой рукой касается моего бедра. Я чувствую, что он хочет задать вопрос. Это видно в каждом его взгляде, в каждом едва ощутимом касании.

Я прикладываю доску к его груди, и он смеется, пока я пытаюсь писать вверх ногами, чтобы он мог прочесть, не отпуская меня.

Давай

Спрашивай

— Что спрашивать?

Я выразительно смотрю на него и закатываю глаза, а он глупо улыбается.

— Мне просто интересно, что именно оно с вами делает.

Я беру его руку, лежащую у меня на бедре, и завожу за спину, где под курткой четко проступает второй ряд позвонков. Он распахивает глаза, ощупывая изгибающийся гребень.

— Черт, — говорит он, и я приглушенно смеюсь. — И такое у всех?

Я мотаю головой.

Некоторые просто умирают

— Я имею в виду…

Я знаю