Дикие

— Любопытно. — Паретта возится с блокнотом, и я вижу, как она что-то быстро записывает. Бо´льшую часть разобрать не удается, но я вижу слово «эстроген», а над ним — «адренальный»; это слово я, кажется, слышала на втором году обучения, на одной из лекций по биологии, посвященных половому созреванию. Может, это как-то связано с тем, что учителя умерли, а не стали носителями токс, как мы.

— Это может прозвучать странно, — начинает Паретта, отрываясь от своих записей, на которых задержала взгляд чуть дольше, чем нужно, — но ваша директриса… она перешагнула определенный возрастной рубеж?

Как будто нельзя просто сказать «менопауза». В мой первый год директриса отменила по крайней мере два собрания из-за своих приливов.

Да

— И верно ли я полагаю, — продолжает Паретта, — что никто из вас не применял заместительную гормональную терапию?

Насколько я знаю да

Но тут я вспоминаю лекцию, которую прочла нам Уэлч, когда обнаружила презерватив в посылке, полученной Линдси из дома. Подготовьтесь, сказала она, помните об альтернативных вариантах, и если кому-то из вас подходит внутриматочная спираль, это не значит, что другим она тоже…

Стойте

А таблетка

Я не успеваю закончить писать, а она уже начинает пролистывать стопку бумаг.

— Шарлотта Уэлч, двадцать шесть лет. Ага, вижу. Рецептурная контрацепция для гормональной терапии. — Она поднимает на меня глаза и криво усмехается. — Полагаю, доступ к этому препарату был ограничен, что, разумеется, могло сказаться на ситуации.

Чего вы улыбаетесь? — хочу спросить я. Ограничение, которое вас так развеселило, — это ваша вина.

— Ладно, — говорит она и закрывает документ. — С этим нам еще предстоит разобраться. А теперь к делу. Я здесь, чтобы узнать об эпидемии как можно больше. Чем больше я знаю, тем проще нам будет понять, как с ней справиться.

Вы знаете что это

У меня сотня вопросов, но этот — самый важный.

— Мы не уверены, — говорит Паретта. — Исследования не принесли особых результатов. Мы никогда не встречали ничего подобного. У вас у всех такие разные симптомы.

«У вас у всех», — говорит она. Так, словно это не стоит упоминания. Я сохраняю невозмутимое выражение. Пусть думает, что я не заметила. А еще лучше — пусть думает, что мне все равно.

— Мы знаем, что болезнь не передается воздушно-капельным путем, — продолжает она, — и что ею нельзя заразиться при контакте с загрязненными поверхностями, которые участвовали в предотвращении распространения инфекции. Но нам нужна твоя помощь, чтобы узнать больше. Итак, Байетт, давай поговорим о том, что было до того, как все началось.

До того, как все началось. До того, как я попала сюда, до того, как изменился Ракстер, до того, как я вообще нашла его на карте.

В моей руке Бостон, он утекает сквозь пальцы. Кирпич, и камень, и россыпь улиц, которые сами себя кусают за хвост. Я иду и иду, и теряюсь, и всегда возвращаюсь.

А в другой руке у меня Ракстер. На горизонте пусто, парома нет, материк далеко. Только вода и береговая линия, каждый день новая. Все таково, каким хочет быть. Все это принадлежит мне.

Куда бы я ни отправилась, я всегда буду похоронена там.

— Может быть, ты помнишь что-то необычное, какие-то предпосылки? Что угодно.

Я пожимаю плечами.

Да вроде нет

Хотя… кое-что мне рассказала Гетти.

Какие-то девочки сцепились за завтраком в день когда все началось

— В каком смысле сцепились? Поругались?

Нет таскали друг друга за волосы

Но сама я не видела

— Хорошо. И кто заболел первым?

Первыми были старшие потом учителя

Вашего возраста

Паретта фыркает.

— Я не стану спрашивать, сколько мне, по-твоему, лет.

Я начинаю писать, и она смеется, прижимая ладонь к глазам.

Как будто вчера родились

— Очень мило с твоей стороны.

Для большинства учителей конец настал быстро. Медсестра была древней — думаю, она умерла еще до того, как до нее добралась токс; еще несколько человек ушли в лес и не вернулись. Как говорилось в оставленной ими записке, они сделали это, чтобы на них не пришлось тратить пищу. Но остальные, женщины возраста моей матери, в волосах у которых только начала пробиваться седина, угасли как от лихорадки. Просто умерли, и у них даже пальцы не почернели, как у нас.

— И сколько, говоришь, вас осталось?

Стопка бумаг пугает размерами. Столько имен, столько девочек, которых давно нет в живых. В какой-то момент я перестала считать и стянула границы своего мира до нас троих.

Человек 60 точно не скажу

— А твои подруги? Гетти и Риз? Как они себя чувствуют?

Я ей не говорила. Я бы никогда не рассказала. Я чувствую, как утекает тепло, как сжимается моя челюсть и сужаются глаза.

Откуда вы про них знаете

Она машет рукой.

— Мы знаем про всех.