Дикие

— А чем я занимаюсь? — продолжает она. — Ты хочешь знать, чем я занимаюсь?

Вы психиатр

— Как ты поняла?

Я закатываю глаза.

— Ты уже общалась с психиатрами?

А вы как думаете

— Давай попробуем по-другому, — говорит она. Я ее знаю. Не конкретно ее, но я встречалась с ними тысячу раз. Так они смотрят, когда я отказываюсь раскрывать перед ними душу.

Она поднимает свой планшет и показывает мне лежащую под ним тонкую книгу в переплете. Темно-синяя, с золотым тиснением. Она мне знакома. Ракстерский школьный альбом. Последний, который мы сделали до токс, альбом того единственного года, который я отучилась полностью.

Я торопливо хватаюсь за доску.

Откуда он у вас

Она не отвечает. Открывает его, медленно пролистывает.

— Это был твой первый год в Ракстере, верно? Год до начала токс?

Я пожимаю плечами.

— Тебя почти нет на фотографиях.

Не люблю фоткаться

— О, смотри, вот ты. — Она протягивает альбом, и я беру его и кладу на колени.

На фото я, Гетти и Риз сидим на диване в вестибюле. Гетти смотрит на меня и что-то рассказывает, а Риз примостилась на подлокотнике у меня за спиной и заплетает мне волосы. Она улыбается — едва заметно, но все-таки, — а у меня закрыты глаза, голова откинута назад. Я смеюсь. Это очень похоже на сегодняшний Ракстер, только диван еще не выпотрошен, а на заднем фоне на подоконнике стоит ваза с ракстерскими ирисами.

— Кто они? Твои подруги.

Я наклоняюсь ближе к странице. Глаза у Гетти теплые и широко распахнуты от радости. Я почти забыла, как она выглядела с двумя глазами.

— Это ведь Гетти? Гетти Гапин? А это, выходит, Риз Харкер.

Я захлопываю альбом, когда психиатр наклоняется ближе, и прячу его под свою доску. Еще одна из команды Паретты, задает про моих подруг вопросы, для которых у нее нет причин. Я не позволю Гетти или Риз стать следующей, кто окажется в этой постели.

Зачем вам это знать

Она склоняет голову набок, выпрямляясь, и складывает руки на коленях.

— Ты хочешь их защитить. Понимаю. Но ты зря беспокоишься, Байетт. Им ничего не грозит. Мисс Уэлч и ваша директриса за ними приглядывают.

Что-то внутри меня щелкает зубами. Я вскакиваю с постели. Слишком быстро — голова тут же идет кругом. Психиатр наблюдает, положив одну руку на тревожную кнопку у края моей кровати. Кнопку на случай экстренных ситуаций.

— Байетт, — говорит она. — Прошу тебя, сядь.

Мир рассеивается. Размывается, искажается, неизменной остается только пульсация венки на ее шее. Раз — я нависаю над ней. Два — она жмет на тревожную кнопку, и включается сигнализация. Три — мои колени упираются ей в ребра, ее рука крепко зажата в моих, костюм порван. Четыре — мои ногти впиваются ей в кожу.

— Байетт! — кричит кто-то. — Что ты делаешь?

Чьи-то руки хватают меня в охапку и дергают назад. Меня кидают на пол, и я ударяюсь головой. Психиатр прижимает к груди руку, по которой струится кровь. На запястье у нее две глубокие кривые отметины. Во рту у меня влажно и липко.

Я расплываюсь в улыбке. Мир вокруг такой яркий и новый! А потом оно уходит, и я снова остаюсь одна. Чья-то ладонь зажимает мне рот. Укол в плечо, темнота.

Пощечина приводит меня в чувство. Я судорожно вдыхаю.

— Выносим ее. Пошли.

Надо мной мигает лампа. Я в своей постели, руки снова стянуты ремнями. Зрение постепенно обретает четкость, размытые фигуры превращаются в людей, и первое нависающее надо мной оскаленное лицо принадлежит Паретте.

— Теперь ноги.

Кто-то наваливается на меня и связывает вместе ноги. Я дергаюсь; что-то внутри отчаянно рвется на волю, пока ремни затягиваются все туже. Ремень на бедрах, еще один — на лодыжках. На запястьях. И — впервые — на плечах, и эти ремни идут куда-то ко лбу и подбородку.

Я извиваюсь, пытаясь опуститься пониже, чтобы немного ослабить ремень на бедрах, и Паретта жестко придавливает меня в кровати.

На шее ремня пока нет, и я мотаю головой из стороны в сторону. Я закричу, я сделаю это, и нам всем будет больно, но пусть лучше всем, чем только мне.

— Не давай ей говорить! — кричит Паретта. Кто-то, стоящий сзади, зажимает мою голову обеими руками; это Тедди, это лицо Тедди, и он поглаживает мне волосы.

— Все хорошо, — повторяет он снова и снова. — Расслабься. Я рядом.

Кажется, с ним все в порядке, но я знаю, куда смотреть, и вижу, что оно приближается. Горящие щеки. То, как на его лице на секунду мелькает паника.

Все начинается, когда по его телу проходит волна. Эта волна прокатывается через него, и на лбу у него проступает пот. А потом его охватывает дрожь, которую невозможно унять, и он нависает надо мной со стекающей по подбородку слюной. Он срывает с себя маску, выплевывает что-то, и это что-то падает мне на грудь. Белый осколок. Кость.

— Тедди. О боже. — В одну секунду Паретта оказывается рядом с ним и помогает ему подняться, но его ноги поочередно подкашиваются. — Тедди, ты меня слышишь? Тедди!

Обо мне все забыли, меня оставили на кровати, не затянув до конца ремни, так что я изворачиваюсь и вижу, что он лежит на полу. Глаза у него закатились. Тело сотрясает мелкая дрожь.