Дикие

Мы продолжаем путь. Мышцы напряжены, рюкзак с каждым шагом становится все тяжелее. Вокруг тихо, как будто все на острове попряталось от того, что случилось в школе. Когда медведь покончит с тем, что осталось от нас, он переключится на других животных. Мы должны покинуть остров, пока здесь не началась резня.

Внезапно Риз останавливается и указывает куда-то вперед.

– Вон там.

Между двух высоких каменных глыб протоптана тропа, и я могу различить полосу берега, которая покрыта водорослями, выброшенными волнами. А на песке лежит облепленная морскими желудями и поросшая мхом белая лодка.

Мы спускаемся по тропе к берегу, притормаживая на скользких от воды камнях. Риз протягивает руку и помогает мне сохранить равновесие.

Тропа обрывается, не доходя до воды, и нам приходится прыгать. Ботинки вязнут в песке, оставляя быстро исчезающие следы. На горизонте виднеются черные очертания материка.

– Садись. – Риз указывает на один из камней. – Надо перевязать тебе руку.

Я сажусь и передаю ей рюкзак, в который сунула аптечку. Повязка, которую сделала мне Джулия, едва прикрывает половину раны на ладони, и, когда Риз открывает аптечку, у меня вырывается вздох облегчения: внутри лежит белоснежный эластичный бинт.

Она берет мою руку в свои, вращая плечом, чтобы расслабить мышцы. Снег – легкий, но липкий – падает мне за воротник и щекочет шею, и я натягиваю капюшон, пока она разматывает мою импровизированную повязку.

– Ну ты даешь, – говорит она, осторожно ощупывая ладонь. – Ты ее хотя бы чувствуешь?

– Местами.

Она расправляет бинт и заново перевязывает мне руку, не касаясь тех мест, где кровь уже начинает пропитывать белое полотно.

– А шевелить можешь?

Я дергаю большим пальцем, и Риз, улыбаясь, отпускает мою руку.

– Хорошо, – говорит она. – Еще поживем.

Она встает и убирает аптечку в рюкзак. Я смотрю ей за спину, на бледные очертания материка.

– Он кажется таким далеким.

– Миль тридцать до берега. – Сощурившись, она вглядывается в горизонт. – А что потом, как доберемся?

– Нам нужно в Кэмп-Нэш, – говорю я твердо. – Байетт должна быть там, и я ее не оставлю, даже если она и правда умерла.

– Гетти…

– Нет, я не могу ее бросить. Ты не понимаешь.

Риз отворачивается.

– Вообще-то понимаю.

Ну конечно. Ее отец. Я подавляю приступ тошноты.

– Прости, я не хотела… – Я задираю голову и смотрю, как падает снег. – Не думай, что я забыла. Или что я считаю, что все нормально. Я знаю, что ты злишься, и знаю, что эта злость уляжется нескоро, и я тебя понимаю.

– Я злюсь, – медленно говорит Риз. – Но почти этого не чувствую. Я знаю, что эта злость еще вернется, но мне тоже есть о чем жалеть. – Она косится на меня, на мое горло, и я вспоминаю ощущение от сжимающей его серебряной руки. Это было неделю назад, но кажется, будто прошли годы. – Сейчас есть вещи поважнее.

У меня вырывается смех облегчения на грани с плачем, и Риз наклоняется, касаясь меня плечом.

– И одна из таких вещей – лекарство, – продолжает она. – Никто его не ищет. Теперь мы это знаем.

– Может, мы найдем что-нибудь в Кэмп-Нэше, – говорю я. А потом вспоминаю Уэлч на причале и то, что она сказала о моих родителях. И то, что я сказала об отце. – А возможно, кто-нибудь нам поможет.

Риз хмурится.

– Кто, например?

– Мой папа. – Интересно, в Норфолке ли он до сих пор. Возможно, его перевели куда-то еще. Как они с мамой живут теперь, думая, что я мертва? – Он из флота. Не из Кэмп-Нэша, но он может что-то знать, и, боюсь, это все, на что мы можем сейчас надеяться.

Риз молчит, и я отворачиваюсь. Я знаю, что она думает о своем отце, и жду, пока она соберется с силами.

– Хорошо, – наконец говорит она. – Сначала Байетт, потом лекарство.

Я застегиваю рюкзак, а Риз быстро переворачивает лодку и подтаскивает к воде. Я вижу заржавевший подвесной мотор, который чудом держится на корме.

– Он работает? – спрашиваю я. – Или придется грести? Тридцать миль – это не шутки.

– Должен работать, – говорит Риз. – И отец всегда держал в ящике запас топлива.

Я наблюдаю за ней, пока она проверяет весла и на всякий случай укладывает их поперек сидений. Мощная волна подбрасывает лодку, и я отскакиваю назад. Я дочь морского офицера – там, откуда я родом, ходят на судах покрупнее. Устойчивых и широких, без смоляных заплат на корме.

Риз смеется; ветер треплет ее косу, и у меня сжимается сердце. Над нами собираются облака, и утреннее солнце касается воды. Скалы стонут под порывами ветра, и я никогда не отпущу Ракстер, как бы далеко ни оказалась. И он никогда не отпустит меня.

– Залезай. – Риз протягивает мне рюкзак. – Я нас вытолкну.

Я забираюсь в лодку и усаживаюсь лицом к берегу, крепко держась за планширь. Риз толкает лодку, пока не заходит в воду по колено, и я чувствую, как у меня бунтует желудок, когда лодку начинает болтать из стороны в сторону.

– Осторожно, – говорит она. – Я запрыгиваю.

Она делает последний шаг, отталкиваясь посильнее, и наваливается на планширь. Лодка накреняется, и Риз перебирается через борт. Меня обдает брызгами, и я отшатываюсь.

– Готово, – говорит она, падая на скамью напротив. – Все нормально?

– Ты вылила в лодку половину океана.