Дикие истории. Дневник настоящего мужика

…Утром я вышел пить кофе к подъезду гостиницы. Кресла из ротанга стояли прямо на проезжей части. Несмотря на ранний час, город уже проснулся. Светило жаркое солнце. Мимо меня шли торговцы на рынок. Несли огромные связки смотанных между собой куриц, проезжали мопеды, где, кроме водителя, сидели живые свиньи. Через некоторое время ко мне присоединился скептически настроенный итальянец. Больше всего на свете он боялся нищих-деньгопросов. В каком-то путеводителе он вычитал, что орды этих деклассированных элементов нападают на белых путешественников и раздевают их до нитки. Нищих вокруг нас не было. Но он шарахался ото всех, кто к нам приближался. Я объяснял ему, что его страхи неоправданны. И тут к нам подошли два буддистских монаха в оранжевых одеяниях с оранжевыми зонтиками. Они стали читать мантры и протягивать небольшую сумку свекольного цвета. Итальянец громко заблажил «полиция!» и стал прятаться за мою спину. Монахи улыбнулись и пошли дальше. Мне было стыдно. Они подумали, что мы вместе. А я не имел возможности объяснить им ситуацию и объяснить итальянцу, что у них вомбата — они просят еду, которую потом делят на всю монастырскую братию. А деньги им брать в руки вообще запрещено.

Когда мы покидали Камбоджу через три недели, мы опять ночевали в «Льон Д Оре». Я спросил у местных, где тот итальянец. И они спокойно ответили, что он уже полмесяца в тюрьме. В день нашего отъезда его поймали, когда он тянул в свою кровать маленького кхмерского мальчика.

Последний герой

Примерно за час до полудня в моем полку прибыло. Набережная огласилась песней Виктора Цоя «Последний герой». К «Льон Д Ору» расталкивая тук-тукеров и велосипедистов, прорывался едва живой «Джип Чероки» без окон и двери багажника. Дым из выхлопной трубы валил сизый, что свидетельствовало о том, что кольца в двигателе давно залегли. Единственное, что хорошо работало в машине, — это магнитофон.

За рулем сидел худенький европеец лет девятнадцати в роговых очках. Сначала я подумал, что он русский. Так как репертуар подталкивал к этой мысли. Дверь распахнулась, музыка стала еще громче. Парень выпрыгнул из кабины и исчез. Это было удивительно. Уже через мгновение он появился снова. И я все понял. У него было интересное уродство: та часть тела, которая от пояса до головы, была нормальной, такой же, как у меня, может, даже больше. А вот ноги были очень короткие. От стоп до пояса не более двадцати пяти сантиметров.

Юноша быстро проковылял расстояние от машины до меня.

— Густав, — представился он и очень крепко пожал мне руку.

За ним из машины выскочила очень резвая, худая собачка местной, кхмерской породы. Она была похожа на очень изящного бультерьера. С ней тоже в физическом смысле что-то было не так. Я сначала даже не понял что. Она была покрыта страшными боевыми шрамами и смотрела, казалось, исподлобья. Потом я разглядел, что ее веки не совпадали с глазными яблоками и для того, чтобы посмотреть прямо, она должна была высоко задирать голову и наклонять ее чуть вправо.

Густав Пфефер был чистокровным немцем. Его отец — Ральф Пфефер — много лет назад переехал в Камбоджу. Он работал фрилансером на Би-би-си. Снимал футажи (исходные материалы) для документальных фильмов о животных и природе тропиков. Густав однажды побывал в России. Его привозили совсем маленьким мальчиком в Москву на диагностику и лечение в институт ортопедии. Он очень полюбил нашу страну. Полюбил Цоя и Гребенщикова. Выучил идеально русский язык. Больше он в России никогда не был. Общение с нами было ему очень интересно.

* * *

О Густаве я расскажу подробно. Он достоин этого. Тем более в книге про то, как быть мужчиной. Колоссальное, неисправимое уродство с рождения выбросило его из обоймы полноценных людей. Но он и не думал сдаваться. Казалось, он вовсе не замечал своего уродства. К тому дню, когда произошло наше знакомство, он в совершенстве говорил на трех чужих для него языках — русском, английском и кхмерском. Немецким он владел идеально. Сутками напролет читал мне выученных наизусть Гете и Гейне. Тут же без остановки читал те же произведения по-русски, в своих переводах. Знал наизусть всего Башлачева, Науменко, Цоя, Гребенщикова и Степанцова. Перевел их стихи на немецкий и кхмерский. Густав прекрасно рисовал и занимался линогравюрой. Написал толстую книжку своих стихов на разных языках и сделал гравюры к ней. Он был необычайно силен физически. И если я говорю, что он жал руку крепко, — значит, крепко. Мы потом соревновались с ним. И он, так же как и я, мог давить грецкие орехи пальцами и раскалывать их в локтевом сгибе бицепсом. Густав очень быстро бегал на своих маленьких и кривых ножках. Почти не чувствовал боли или не показывал, что чувствует.

НА ОДНОЙ ИЗ СЪЕМОК Я ДЕЛАЛ СЕБЕ РАЗРЕЗ НА НОГЕ И ДЕМОНСТРИРОВАЛ, КАК ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН НАКЛАДЫВАТЬ СЕБЕ ШВЫ. БЕЗ НАРКОЗА, КОНЕЧНО.