Дикие люди (сборник)

Филипп сделал в воздухе шестерку руками – и снял.

Галкин подал колоду Францу.

– Ты мне веришь, Франц?

– Тебе?.. Тебе я верю, – глядя в колоду, решительным голосом ответил Франц Галкину.

– Так дай ему револьвер. Не будет он шмару бить. А зачем тебе, ципа, револьвер?

– Кочергу возьму, – ответил Филипп.

Галкин даже завизжал от удовольствия.

– Ну, вот, говорил я вам, он убивать не станет шмару! Я тебе сто рублей взаймы дам, Франц.

– Не надо мне ста рублей, Галкин, – мне отдать трудно.

– После отдашь. Я тебе дам сто рублей взаймы, а ты дай Фильке револьвер. Он завтра приедет к обеду сюда… на серой в яблоках!.. И Кочергу привезет!

Духанщик устало и злобно, вскричал:

– Сдавайте!.. Кому сдавать? Поговорили!..

Галкин вырвал назад колоду у Франца:

– И на кон тебя не допустим, ты – начальство, ты играть не смеешь. Не мешай парню бандита арестовать. Он – герой, ей-богу. Отдай ему, Франц, револьвер!

– Давай сто рублей, – сказал Франц, снимая кобуру.

– На тебе пока десять, а то ведь остальные тоже проиграешь.

Франц улыбнулся гордо и снисходительно.

– Конечно, проиграю, – и передал револьвер Филиппу.

Филипп был уже в дверях, когда Франц крикнул ему:

– А коли убьешь любовницу или любовника, я не буду возражать против твоего самосуда, гражданин.

Вызвались провожать Филиппа. Он, действительно, ушел по дороге в горы, но ему все-таки не поверили и побежали к землянке, в которой спала Софья. Старались говорить тихо, но Софья проснулась и вышла. Ей рассказали о словах Филиппа и о том, как он шел под дождем в горы (а действительно накрапывал дождь). И Софья начала браниться – по-мужски, так что пришедшим стало противно, и они, поверив и посочувствовав Филиппу в его несчастьях, вернулись в духан. И как только они ушли, она (зная, что тот уже ждет за углом) крикнула раздраженно: «Петька!» И действительно, сейчас же вышел Петька. Она еще раз назвала Филиппа хвастуном и сказала, что дураков она любить не может и не умеет. Петька торопливо подтвердил правильность ее мыслей и схватил ее за груди. Она его оттолкнула и сказала, что Филипп трепло и жулик и встречаться с ним она больше не будет. И еще раз Петька схватил ее за груди, и тогда она не оттолкнула его. И так как итти в кустарники было далеко, да и дождь накрапывал, Петька уговорил лечь подле дверей, прямо на землю, и Софья легла. И так они лежали долго, и Софья думала, что любовь Петьки немногим отличается от любви Филиппа: так же он дышит, так же бормочет ненужные слова, а все-таки она, чего-то жалея, плакала. Но слез ее Петька не заметил, да ей не хотелось, чтоб он замечал их. Петьке ее лицо казалось горячим и содрогающимся от нежности. Он был сильно доволен, потому что уже восемь месяцев не лежал с женщиной, и еще потому, что завтра многие будут ему завидовать.

III