Дикие ночи

Ну вот, наступила полночь, пришел Новый год. Объятия, крики, серпантин и котильон, радость из папье-маше. Я медленно еду по улице Сент-Анн, мое путешествие похоже на паломничество: никого, кроме арабов-жиголо, одуревших от наркотиков, или больных, да нескольких жалких транссексуалов. Один из них улыбается мне на углу улицы Птишан. Я останавливаюсь, и он залезает в машину. Это метис с длинными, черными, кудрявыми волосами, под курткой из искусственного меха топорщится грудь. Мы долго болтаем, потом я приглашаю его выпить. Он выходит из машины и идет передо мной, виляя задом, обтянутым черной кожаной мини-юбкой. Я спрашиваю себя, хочу ли его трахнуть: дело не в деньгах, я просто не уверен, нужен ли мне сейчас секс, меня возбуждают воспоминания, внезапная ностальгия.

Мой спутник входит в «Анаграмму», и я думаю: «Да нет, не может быть, чтобы это еще существовало!» Шесть или семь лет назад я приходил сюда под утро поесть спагетти с томатным соусом. Ничего не изменилось: черный лак, зеркала, лица, освещенные приглушенным мягким светом, странная смесь тягостности и легкости, глубокого отчаяния и веселой энергии.

Я пью куантро с тоником — прозрачная беловатая жидкость под черным светом. Миа — он или она? — потихоньку тянет из стакана виски с кокой и рассказывает мне о любовнике, с которым путешествовала:

— Он был пьемонтец, самый большой член Италии, обожал колотить им по стойкам баров в Танжере!

В зал входит еще один травести, смеясь, кидается к нашему столику, улыбается, плачет, целует Миа в щеку, меня в губы, шепча:

— Привет, дорогой!

Миа спрашивает его, что случилось. Она (или он?) говорит, что был в баре с одним типом, настоящим, не педиком, который поглядывал в его сторону. Она ему тоже улыбнулась, они разговорились… Потом парень увел ее к себе, снял с нее юбку и… начал лизать. А она-то ждала настоящего, грубого, мужского секса. Она смеется и плачет одновременно, потом говорит:

— Представляешь себе, меня с самого начала приняли совсем не за ту, а я так старалась!

2 января. Я нанял грузовик для переезда, Сэми помогает мне грузить вещи. На улице холодно, и из наших ртов вырываются белые облачка пара, мы встречаемся взглядами и улыбаемся друг другу, как два заговорщика. Эйфория. Мы едем на другой конец Парижа, голубое небо залито странным металлическим светом.

Приехав, перетаскиваем вещи в новую квартиру, где нет пока ни газа, ни воды, телефон тоже не работает, поэтому мы покупаем свечи и газовую лампу. Наступает ночь.

В два часа утра я звоню в дверь Марианны. Она открывает мне, совершенно заспанная, не понимает, зачем я пришел: она ждала только Сэми, скучала по его теплу, по его телу рядом с собой в постели.

Сэми объясняет:

— Я пришел забрать свои вещи, я переезжаю, мы нашли большую квартиру.

Марианна садится, нет, бессильно опускается на стул, но уже через мгновение берет себя в руки, встает и сухо говорит:

— Давай побыстрее, я хочу спать!

Она смотрит на меня, как будто говоря: «Рано радуешься! Сэми вернется, его страсть к тебе пройдет очень скоро!»

Я не хочу вступать в эту игру, потому что никогда не воспринимал Марианну как соперницу; но она права — я действительно чувствую себя так, как будто выиграл сражение, и ничего не могу с собой поделать.

Я оставил в старой квартире кое-какие вещи и включенный автоответчик. Лора все еще в Канне. Телефон звонит: это она. Лора не знает, что я переехал, она спрашивает, почему я никогда не звоню ей. Проходит десять, пятнадцать, двадцать минут. Мы оба молчим. Она только повторяет, что ей нужно мне кое-что рассказать. Я не могу больше это выносить, смотрю на часы и говорю ей:

— Лора, у меня свидание, я должен принять душ.

Мы говорим еще о чем-то, хотя я думаю совсем о другом. Я чувствую, как во мне растет безотчетная ярость, нервы мои на пределе. Я начинаю кричать, оскорбляю ее. Она тоже кричит, защищаясь:

— Ты думаешь только об этом ублюдке и ни о чем другом! Да он хоть занимается с тобой любовью? Я уверена, что нет! Ты, наверно, смотришь на него, высунув язык от вожделения, как собака, и ждешь, чтобы он трахнул тебя хоть раз в две недели? Черт, да ты просто жалок!

Я срываюсь на визг:

— Меня от тебя тошнит, жалкая кретинка! — и вешаю трубку.

Телефон немедленно начинает звонить снова. Я снимаю трубку:

— Да, я слушаю… — но, услышав голос Лоры, немедленно разъединяю и включаю автоответчик, потом ухожу в ванную, чтобы пустить воду, и слышу один звонок… два… три… вот раздался щелчок, и я не могу удержаться, чтобы не сделать погромче. Я слышу искаженный магнитофоном голос Лоры, но это опять она. Лора как будто присутствует в комнате, следит за каждым моим движением, пытается проникнуть в мысли. Она говорит: