Просматриваю объявления в интернете и сохраняю вакансии в панель закладок, куда никогда не заглядываю. Монтажер субтитров к видеороликам. Натурщица. Того, что я зарабатываю переводами, хватает на еду и алкоголь. С недавних пор меня не оставляет идея, что, тщательно все записывая, можно укрепить реальность, создать на месте пустоты объективную истину. Если записанные разговоры могут окончить чью-то президентскую карьеру, думаю я, то мне они бы жизнь спасли, не иначе. Я начинаю маниакально вести дневники, фиксируя в них все, что ем, пью, надеваю. Я бы и мысли конспектировала, но в голове у меня сплошной белый шум. Нэнси просит меня перестать употреблять выражение «объективная истина», но я не могу. Мне нравится, как веско оно звучит, к тому же до сих пор его всегда обращали против меня. Если я поверю в аккуратность, в то, что, записав разговор, можно потом доказать, что он имел место, мне проще будет встать с постели. К тому же мне нравится наблюдать, как на мой счет поступают деньги.
Вечером я сижу за компьютером и стучу по клавишам, а Нэнси вслух зачитывает мне какую-то статью. Он держит детей в клетках, Айрис, восклицает она. В клетках!
Очевидно, я не выдаю достаточно бурной реакции, потому что затем она начинает показывать мне фотографии. Я отпихиваю от себя телефон. Да хватит уже. Серьезно. Зачем нужно постоянно это пережевывать?
Потому что это
Но зачем вываливать такое на человека, который и так с тобой согласен? Разве не очевидно, что мне от этого тошно? Конечно, если не можешь оказать реальную помощь…
Ой, кто бы говорил. Нэнси захлопывает ноутбук.
А что, полагаешь, этим детишкам заметно полегчает, если они досконально изучат эпистолярный жанр?
Я сразу же начинаю жалеть о том, что сказала. У Нэнси дрожат губы.
Знаешь, если бы я могла придумать, чем могу им помочь, я бы помогла.
Я обнимаю ее, заверяя, что и я бы помогла и что моя черствость – это просто инстинкт самосохранения, она не означает, что мне на все насрать.
«Бордель Л(0)тус» публикует твит, в котором осуждает разлучение нелегалов с их детьми на мексиканской границе. Под текстом стоит протестующий смайлик. Несколько месяцев назад Эзра начал пользоваться смайлами другого вида, но я тогда не обратила на это внимания.
Пытаясь помириться с Нэнси, я показываю ей твит и говорю – типичный Эзра. Смайлики – как символ активной гражданской позиции.
Слова странно горчат на языке. Нэнси одобрительно кивает. Каждый мой негативный комментарий об Эзре она принимает за симптом улучшения. В последние дни она постоянно рассказывает мне то, о чем я не спрашивала. Методично, по капле, вливает яд, словно таким образом сможет выработать у меня иммунитет.
В четверг вечером ей случайно удается меня застукать. Я слушаю Ника Кейва и разглядываю фотографии Эзры в Фейсбуке. На ее лице медленно проступает решимость. Знаю, она набирается сил, чтобы окончательно меня сломить. Но в этом нет нужды. Стоит ей начать говорить, и я сразу понимаю, что все это – правда.
Что ж тут удивительного, что под конец той вечеринки, когда она отрубилась под чужими куртками, Эзра забрался спать именно к ней? Остальные-то кровати были уже заняты. И то, что ему захотелось похвастаться перед ней своими эскападами, противопоставить свою логику ее морали, тоже вполне ожидаемо. И, конечно, ему и в голову не пришло, что, рассказывая все это Нэнси, он тем самым выставляет на обозрение и мою личную жизнь. Ясное дело, повествуя о своих приключениях, он возбудился, а ее мещанские предрассудки распалили его еще больше. Он был под кайфом, она пьяна – все очень предсказуемо. Чего я не ожидала, так это того, что Нэнси, почувствовав, что ей удалось его пристыдить, тоже возбудится. Кто бы мог подумать, что соль на ранах окажется таким афродизиаком? В общем, они завели друг друга разговорами и кончили. И Эзра потом сказал, что это не считается, они ведь друг к другу не прикасались, все сделали сами. А Нэнси в тот момент, когда она лежала под ворохом курток, не показалось, что она совершила что-то ужасное. Мне подумалось, быстро добавляет она, это ведь не так уж сильно отличается от того, чем мы занимались с тобой.
Я хватаю свой стакан, коктейль в котором расслоился на фракции. И быстро выпаливаю – да-да, он иногда так делает.
Весь вечер Нэнси изображает из себя кающуюся грешницу. Готовит тосты и приносит их мне на тарелке.
Я не хотела сделать тебе больно. Не знала, как будет хуже, – сказать или нет. Мне нелегко было.
Я выдавливаю улыбку. Честное слово, все в порядке. Но я не хочу об этом говорить.
Она недоверчиво разглядывает мой оскал. Нет, правда, я не хочу, чтобы между нами теперь стало все сложно.
Давай не будет делать из мухи слона, хорошо?