Дикие питомцы

В день, когда Трамп встречается с Ким Чен Ыном, Рэй узнает, что я больше не учусь в Колумбийском университете. Во всем виновата Линдси. Он еще лет сто рассказывал бы каждому встречному и поперечному, что его дочь учится на магистра изящных искусств, если бы ей не приспичило прийти ко мне на выпускной. Захотелось поснимать, видите ли. Рэю нравится строить из себя мудрого отца. Поэтому, разговаривая со мной по телефону, он изо всех сил старается не повышать голос, но постоянно срывается, и в итоге выходит, что два-три слова он выкрикивает, а потом берет себя в руки.

Я, Айрис, сказала ему, что все билеты на выпускной уже распроданы. Так? То есть он задал мне прямой вопрос и получил прямой ответ. Верно? Я вообще в курсе, что на сайте университета есть телефон отдела по делам студентов? Может, я также в курсе, что Линдси в этот самый отдел позвонила, чтобы узнать, не осталось ли все же билетика? И раз уж я так хорошо осведомлена, может быть, мне известно – чисто случайно, конечно, ведь он-то впервые об этом слышит, хоть и финансировал все это начинание, а следовательно, мог бы ожидать, что ему в случае чего сообщат, – что я больше не являюсь студенткой факультета изящных искусств?

Я отодвигаю телефон от уха. К счастью, благодаря закону о защите персональных данных, Линдси в университете не сообщили, что я бросила учебу еще год назад. В трубке слышно, как она пытается контролировать ярость Рэя. Милый, пускай она объяснит тебе ход своих мыслей. Послушай, что она скажет. Дыши.

Если ты думаешь, что я по-прежнему буду давать тебе деньги, несмотря на то что ты бросила учебу, тебя ждет большой сюрприз. Ты обсуждала это решение с доктором Агарвалем?

* * *

Вечером Линдси звонит мне и говорит, что у Рэя выдалась трудная неделя. Нет-нет, у них все хорошо, хорошо, абсолютно нормально, совершенно прекрасно, ста-биль-но. Она уговаривает меня поговорить с руководством университета, записаться на несколько дополнительных курсов, что-то досдать. Если мне нужно помочь найти работу на лето, у нее есть множество друзей, которые с радостью мне что-нибудь посоветуют. Она даже может продиктовать мне их телефоны. У меня есть ручка? Угу, говорю я, и она диктует мне телефонные номера. Угу, повторяю я и ничего не записываю.

Нэнси таким поворотом событий расстроена даже больше, чем я. Львиную долю своего гранта она спустила еще в первую неделю. И лимит по кредитке давно превысила, но в супермаркете по-прежнему выбирает все самое дорогое – органический хумус, фермерский сыр. Я складываю все это обратно на полки, а она надувается. Я понимаю, что компания из меня паршивая, и потому предпочитаю платить за нас обеих. Вносить хоть какую-то лепту в нашу дружбу. Нэнси смотрит в интернет-магазинах, сколько стоят платья, которые купил мне Сэм, и удовлетворенно хмыкает. А стоящие в ванной тюбики с косметикой открывает так, будто надеется найти в них мирру.

Деньги меня не спасли, хотя иногда я вроде как надеялась, что они мне помогут. С их помощью мне порой удается взломать давно вышедшую из строя систему самопоощрения. Тратя деньги, я, не прилагая никаких усилий, улучшаю себе настроение. От мытья головы, например, у меня черта с два станет легче на душе. А деньгами я регулярно покупаю себе облегчение: продукты, выпивку, изредка косметику, которую у меня не будет сил смывать, – все, что угодно, что поможет мне взбодриться, развеселиться, побаловать себя. Депрессия от всех этих покупок делается такой мягкой, что в ней так и тянет задохнуться. В общем, это что-то сродни тому, как люди обжираются до смерти. Нэнси считает их отвратительными, но лично я им сочувствую. Разве они так уж сильно отличаются от всех остальных? Мы вот, например, напиваемся, Лекси трахается с Фредом. А Эзра старается растянуть на подольше свой запас кокса. Помнится, он раскрывал пакетик, долго рассматривал его, словно не решаясь прикоснуться, потом принимался слизывать крошки с полиэтилена. А я все это время притворялась спящей.

Нэнси я об этом не рассказываю, привожу другие малоубедительные аргументы, пытаясь доказать, что абсолютно все люди утешаются не самыми здоровыми способами. А она отвечает – где-то в мире тебя сейчас осудила страдающая ожирением женщина.

Мы запойно исследуем интернет-магазины, заказываем какую-то дикую одежду не по размеру. А когда ее доставляют, я бросаю пакеты у двери. Открывать их мне не интересно, а идти на почту и отправлять обратно – нет сил. Каждый раз, когда я натыкаюсь в коридоре на свертки, мне становится еще хуже, а потому однажды я просто сую их в шкаф. В день, когда срок возврата истекает, Нэнси напоминает мне, что я так и не вернула покупки. Я отлично знаю, что она тоже вовсе про них не забыла. Но мне нравится смотреть, как она врет – лицо ее при этом вспыхивает и переливается причудливыми оттенками, а глаза кажутся еще голубее. Меня же сразу отпускают муки совести.

Приходит сообщение от Саймона. Он спрашивает, все ли у меня хорошо. Ему кажется, что Нэнси плохо на меня влияет. Отвечаю, что она пришла бы в восторг, узнав, что он так считает.