Я пролежала неподвижно несколько часов прежде, чем решилась подняться, хотелось пить. Что-то не так было не только с горлом, но и со зрением. Предметы в комнате двоились и размывались, как задний план у портретного фото. Очертание кровати, стул, дверь в ванную, окно. Позвать кого-то не получилось, вместо воя из горла вырвались лишь какие-то хрипы, как карканье простуженной вороны. Слишком тихие и слишком слабые, резануло болью, как скальпелем, где-то глубоко внутри. Зато голова уже не так кружилась, и слабость перестала накрывать волнами. Волчья регенерация - полезная штука, и я снова чувствовала себя единым целым со своим зверем.
Неплохо.
Тишина стояла почти давящая.
Я осторожно встала. Тяжело, неуклюже и сделала несколько шагов к двери. Хорошо, что она не закрыта.
В коридоре никого не было. Тихо и полутемно, только в самом дальнем конце из приоткрытой двери лился свет. Можно, конечно перекинуться, но это помешает заживлению, вполне может усугубить мое состояние. А пить хочется очень. Будто я несколько недель ничего не пила, до судорог и спазмов все в том же горле. От этого тоже было больно.
Я шла очень медленно, почти ползла, чтобы лишний раз не беспокоить рану, чтобы не свалиться позорно посреди коридора.
Хватит с меня на сегодня неудач, да и не только на сегодня.
Под потолком шумел кондиционер, было хорошо, прохладно.
А заветная дверь была все ближе, с каждым шагом. Там что-то тихо шебуршало, слышалось какое-то движение, тоже едва различимые звуки. Я-волчица, никак не могла понять, что же это такое. Было сложно на чем-то сконцентрироваться и достать из памяти меня-человека нужные знания.
Всего несколько шагов. Кто бы там ни был, он даст мне воды.
Я просунула морду в щель, чтобы шире распахнуть дверь и войти, да так и замерла.
Спиной ко мне стоял Марк, лицом – Эмили, и…
Я вспомнила, что это за звуки. Звуки поцелуя.
Ее руки в его волосах, сбившиеся дыхание и страсть густой смолой, вязкой, сладкой, разлитая в воздухе. И любовь Эм. Любовь Бартон к Марку. Штормовое чувство, срывающее запреты. Сильная любовь, как ветра зимой, огромная, как леса на востоке, яркая, как вспышка молнии в грозовом небе. Любовь этой волчицы к Джефферсону.
Меня оглушило ее чувство, чувство, которое девушка сейчас не сдерживала, потому что этот поцелуй сорвал все запреты, потому что в этот миг, в эти секунды она просто не могла их сдерживать. Радость от прикосновения к желанным губам, счастье лишь на мгновение, горячка чистой, искрящейся страсти.
Я не могла отвести от них взгляда.
От того, как Маркус прижал Эмили к столу, от того, как почти уложил девушку на него, продолжая целовать, от того, как мужские руки гладили тело под обычным халатом врача, как собирали ткань на бедрах.
Его волк был готов взять девушку прямо так, на столе.
А потом Маркус спустился к ее шее, и Эмили тихо-тихо застонала.
Ее стон, короткий всхлип заставил меня отступить назад. Потом еще и еще. Я осторожно развернулась и поползла обратно в палату. Там плюхнулась на место.
Пить хотелось по-прежнему невыносимо.
Но…
Я давно знала, что Эм любит Маркуса, это явно не новость тысячелетия. Новость тысячелетия – в силе ее чувств, в их ошеломляющей мощи. В волчьем теле ощущалось все гораздо проще. Как взрыв на солнце. Как землетрясение, как извержение вулкана.
И…
Как же хочется пить. Просто невыносимо.
Я крепко зажмурилась.
В конце коридора громко и зло хлопнула входная дверь, раздались легкие, быстрые шаги, потом тяжелые и такие же быстрые шаги, потом хлопнула входная дверь. Эмили и Марк ругались на улице.
Зачем они ругаются?
Ругались и отдалялись от больницы.
Теперь можно попробовать достать воду. Господи, да я из унитаза готова была пить.
Но у Эм в кабинете на полу стояли пластиковые бутылки с водой, по шесть штук в упаковке, можно попробовать разгрызть одну и попить.
Я снова поднялась на лапы.
Ох, такие марш-броски меня доконают.
Я была на середине коридора и гадала, получится ли дойти до кабинета Эм в один заход, или лучше лечь и переждать головокружение немного, а потом доделать оставшуюся часть пути, когда в проеме двери показался взбешенный, будто его блохи покусали, Макклин.
Он столкнулся со мной взглядом и застыл. Дернулся кадык, брови сошлись на переносице, сжались губы в тонкую линию. Будто он в стену въехал на полной скорости.
- Какого хрена здесь происходит?! – проревел мужчина.
Проревел так страшно, что я тут же улеглась на пол, прижимая к заднице хвост и закрывая морду лапами.
Не надо на меня орать. Знаю, что дура.
Я не видела, как он подошел, но слышала шаги. Всего несколько движений, и рука на моей макушке. Все та же – тяжелая, теплая, большая.
- Крис, какого черта? Где… - начал волк, а потом подхватил меня на руки, оборвав себя, - а не важно. Если они не следят за тобой, то этим займусь я. И пусть Джефферсон утрется.
Я ничего не успела понять, даже лапой дернуть не успела, снова закружилась голова, во рту появился кислый привкус, сильно отдало болью в левое бедро.
И вода была все дальше и дальше, но…