Дикие стада

Лулу, жительница лесов, обрела свободу и совсем переменилась — теперь она была иной, она вернула себе все положенное ей по праву рождения. Словно бы я знавала юную принцессу в изгнании, еще только претенденткой на престол, и теперь увидела ее после коронования во всех регалиях наследственного сана. Лулу выказала не более злопамятности, чем Луи-Филипп, когда он объявил, что король Франции не помнит обид, нанесенных герцогу Орлеанскому. Теперь она была Лулу в полном расцвете. Дух воинственности покинул ее — на кого и зачем было бы ей нападать? Эта безмятежность опиралась на силу ее божественного права. Меня она вспомнила — настолько, чтобы не опасаться. Целую минуту она смотрела на меня. Ее дымчато-лиловые глаза были лишены всякого выражения и не мигали. Я вспомнила, что боги и богини не мигают, и почувствовала, что стою перед волоокой Герой. Проходя мимо меня, она небрежно щипнула травинку, сделала грациозный прыжок и направилась за кухню, где Каманте насыпал для нее на земле кукурузу.

Каманте коснулся моего локтя пальцем и этим же пальцем указал на лес. Посмотрев в ту сторону, я увидела под могучим капским каштаном самца бушбока — небольшой золотисто-коричневый силуэт на опушке, увенчанный чудесными рогами и неподвижный, как древесный ствол. Каманте некоторое время наблюдал за ним, а потом засмеялся.

— Смотрите, — сказал он, — Лулу объяснила своему мужу, что возле домов нет ничего страшного, и все-таки он не смеет подойти. Каждое утро он думает, что вот сегодня дойдет до конца, но стоит ему увидеть дом и людей, как он сразу холодеет от страха и останавливается у этого дерева.

Лулу еще очень долго приходила к дому на рассвете. Ее звонкий колокольчик возвещал, что солнце озарило вершины гор, — я лежала в постели и ждала, когда раздастся этот звон. Иногда она не появлялась неделю или две, и мы начинали говорить о любителях охоты, приезжающих в горы пострелять дичь. Но затем кто-нибудь из слуг сообщал: «Лулу здесь», словно речь шла о замужней дочери, приехавшей навестить родителей. И я несколько раз видела силуэт самца среди деревьев, но Каманте был прав: он ни разу не осмелился пройти весь путь до дома.

Однажды, когда я вернулась из Найроби, Каманте поджидал меня у кухонной двери и с большим возбуждением сообщил, что утром на ферму приходила Лулу и со своим тото — со своим малышом. Несколько дней спустя я сама имела честь встретить ее возле хижин слуг. Она была очень насторожена и не потерпела бы никаких вольностей, а за ней шел совсем еще маленький детеныш, столь же трогательно неторопливый в движениях, как и Лулу, когда мы впервые ее увидели. Как раз кончился долгий сезон дождей, и все летние месяцы Лулу появлялась вблизи домов не только на рассвете, но и под вечер. И даже в полуденные часы она оставалась там, держась в тени хижин.

Теленок Лулу не боялся собак и позволял им обнюхивать себя с ног до головы, но ни к туземцам, ни ко мне он никак не мог привыкнуть, и едва мы пытались к нему прикоснуться, как он тотчас исчезал вместе с матерью.

И сама Луду после своего первого долгого отсутствия уже никогда не приближалась к нам настолько, чтобы ее можно было погладить. В остальном она держалась дружески, понимала, что нам хочется поглядеть на ее теленка, и брала куски сахарного тростника из протянутой руки. Она подходила к открытым дверям столовой и задумчиво заглядывала в сумрак комнат, но никогда больше не переступала их порога. К этому времени она уже потеряла свой колокольчик, так что появлялась и исчезала в полной тишине.

Слуги предлагали мне поймать теленка, чтобы вырастить его, как мы когда-то вырастили Лулу.

Но я решила, что нельзя отплатить такой подлостью за доверие, которое она оказывала нам.

Кроме того, мне казалось, что в этом свободном союзе между антилопой и моим домом было что-то удивительно редкое и благородное. Лулу приходила из мира дикой природы, свидетельствуя о наших добрых отношениях с ним, и дарила моему дому такое единение с африканским ландшафтом, что уже нельзя было провести границу между ними. Лулу знала, где устроила свое логово большая лесная свинья, и видела брачные игры носорогов. В Африке есть кукушка, которая поет в разгар жаркого дня где-нибудь в глубине леса, и ее песня звучит как звонкий стук мирового сердца. Мне не посчастливилось увидеть эту птицу, как не посчастливилось никому из тех, кого я знаю, и никто не мог описать мне ее. Но Лулу, возможно, проходила в зеленом сумраке по узкой звериной тропе прямо под деревом, на котором сидела эта кукушка. Как раз тогда я прочитала в книге о старой китайской императрице про то, как после рождения сына юная Яханола покинула Запретный Город и отправилась в золотом паланкине с зелеными занавесками посетить свой родной дом. Мой дом, подумала я, стал теперь похож на дом отца и матери юной императрицы.