Дикие цветы

– Да, да, или с «Поющими в терновнике»[251], или Ф. Д. Джеймс[252], или еще чем-то в этом роде. Она была фантастически ленива, и с нами обычно возился папа.

– Он научил нас плавать, играть в лапту и правильно прятаться в прятки. Корди, помнишь, в тот раз он рассказал нам историю о призраке молодой леди, любимый которой пропал, и она блуждает по переулкам, разыскивая его, и Мадс обернула волосы вокруг головы, потому что испугалась, и они так запутались, что нам чуть было не пришлось их отрезать?

– Да, волосы Мадс доставляли ей немало неприятностей, – сказала Корд.

– Как это? – спросила Лорен, потуже сворачивая коврик.

– Они были очень и очень длинные, и она использовала их как щит. Она жевала их, покрывала себя ими, крутила их… И спала, завернувшись в них словно в плащ, верно?

Бен кивнул.

– Правда? Совсем как Эмили!

– Я раньше не замечала, – сказала Корд. – Но ты прав. Конечно, она тоже это делает.

– А Айрис скручивает волосы в крошечные клубочки, как Бен. Это очень мило, – добавила Лорен.

– Но… – начала Корд, а затем остановилась. Возможно, так все и было. Возможно. Так много «возможно», и они никогда не узнают правды, кроме той, что они снова здесь вместе.

– Это будет хорошая вечеринка, верно? – сказала Корд.

– Конечно, – ответила Лорен. – Твою маму так любили. Согласились прийти все, кого мы пригласили.

Корд повернулась к брату.

– Но не захотят ли люди знать, что случилось… Почему мы так долго здесь не появлялись…

Бен не ответил.

– Знаете что, – сказала Лорен. – Я думаю, нужно просто сказать правду. Сказать, что вы были не так близки в течение нескольких лет, но перед смертью леди Уайлд помирились. Людям все это не так интересно, как кажется. Они просто выслушают объяснение, которое имеет смысл, а потом продолжат есть и пить. Скажите им правду.

– Правду… – повторила Корд и отвернулась от обоих, чтобы они не увидели ее улыбки, потому что как она могла им сказать? – Версию правды.

На вечеринку в память об Алтее пришли четверо людей, ухаживавших за ней в Дрифтвуде, принеся водку и добавив немалую толику озорства происходящему. Пришли и Ян из деревни, и дочь миссис Гейдж, захватившая с собой троих детей, и новый викарий с женой.

– Очень приятно находиться здесь, – сказал преподобный Джеймс. Бывший коммерсант из города, крепкий, активный человек, который нашел Бога, он рано вышел на пенсию и был рукоположен несколько лет назад.

– Я бегал по пляжу и гадал, кому принадлежит этот дом, – рассказал он. – Потом я услышал рассказы старых деревенских жителей о Боски и о знаменитых Диких Цветах, и мне стало жаль, что никто больше тут не живет.

Корд предложила ему рулет с колбасой.

– Мы не приезжали сюда несколько лет. После смерти моего отца все было довольно сложно по разным причинам.

– Я слышал что-то такое, – сказал викарий, и его длинное аскетическое лицо приняло задумчивое выражение. – Вот что я собирался рассказать вам и вашему брату после похорон вашей матери. Актерский дебют вашего отца состоялся в саду у викария. Вы знали это?

– Нет, – ответила Корд. – Что это была за роль?

– Забавно, но «Сон в летнюю ночь». Он играл Боттома. Комедийная роль, довольно необычная, чтобы дать ее четырнадцатилетнему пареньку, верно? Но я полагаю, это было во время войны. Тогдашний викарий был замечательным человеком. Он опекал твоего отца после того, как его тетя ушла, и оплатил его обучение в театральной школе. Он сделал много фотографий пьес и жизни в деревне – на одной из них твой отец с девочкой, которая играла Титанию, очень миленькой… И есть еще одна потрясающая, где все они лежат на земле, а «Мессершмитт» пролетает прямо над сценой во время репетиции.

– Господи Боже. Простите – как печально. И увлекательно.

Он улыбнулся.

– Его звали преподобный Гоудж. У меня остались его дневник и фотографии, вы и ваш брат просто обязаны как-нибудь заскочить и посмотреть их. Хотя можно и здесь. Я принес одну с собой. – Он похлопал себя по карманам. – Отличный снимок его и его матери.

Он вытащил блестящую фотографию удивительно красивого мальчика, загорелого и одетого в старомодный костюм. Мальчик обнимал женщину: ее темные волосы были наспех заколоты, пряди падали ей на лицо, а рот она широко открыла – смеялась, и смех подчеркивал ее прекрасные скулы и ясные глаза, окаймленные темными ресницами. На ней был небрежно завязан узорчатый платок, и она гордо обнимала мальчика. Улыбались оба: он с опущенной головой, слегка смущенный, она – открыто и весело глядя на него.

– Это его тетя, – пояснила Корд, рассмотрев фотографию. – Она красивая-я никогда раньше не замечала. И она тоже молода… – Она еще раз взглянула на снимок. – Да, она молода. А я всегда думала, что она была старой, когда она присматривала за ним. Пятьдесят, шестьдесят. – Нечто снова начало грызть ее – нечто, тревожащее ее всякий раз, когда она думала о Дине, хотя она никак не могла избавиться от этого и разобраться наконец, в чем дело.

– Ах, тетя. Да, вижу. Они очень похожи.

– Вы так думаете?