Дикие

Он кинул на пол котомку и мимоходом кинув брезгливый взгляд на немудреное соломенное ложе, опустился на него.

Однако коморка оказалась не только темной, но и невыносимо душной, и Алексей, просидев некоторое время, почувствовал, как у него по вискам заструился пот.

Тогда он сбросил с ног тяжелые калиги, растегнул ворот рубашки и снял с головы шапку. А потом, со злости, отклеил бороду и усы, которые его раздражали, но, на всякий случай, предусмотрительно положил их в карман шаровар. После этого он подложил себе под голову котомку и прикрыл глаза. Однако не только вздремнуть, но даже расслабиться ему не удалось. Воздух был настолько спертым, что казалось, того и гляди, он потеряет сознание. Он вскочил на ноги и подошел к двери, принявшись колотить в нее изо всех сил. Однако ничего не добившись, тоскливо отступил назад. И вдруг вспомнил о второй двери, которая находилась как раз напротив первой.

Он посветил на нее фонариком. Эта арочного типа дверь была очень тяжелой, обшитой плотным слоем дерева и металла, и Алексей подумал, что в нее стучаться и вовсе бесполезно. И тут его босые ноги уловили слабое шевеление воздуха, просочившегося в щель между полом и этой дверью.

— Фу! — с облегчением вздохнул он, подумав, что хоть тут ему удастся вдохнуть глоток свежего воздуха. Он перенес солому поближе к щели и прилег, облокотившись на дверь. И вдруг, к его великому удивлению, она стала медленно отворяться под тяжестью его тела, впуская в душную темную коморку не только поток свежего воздуха, но и дневной свет.

Алексей вскочил на ноги и заглянул в приоткрытую дверь. Перед его взором предстала просторная светлая горница с большим прямоугольным столом посередине, покрытым добротной суконной скатертью красного цвета. У стола по обе стороны стояли широкие дубовые лавки. Вдоль стен тоже повсюду стояли лавки, не считая только того места, где возвышался двухстворчатый массивный шкаф.

— Ничего себе! — удивился он. — И почему бы мне сюда не перебраться?! Не убьют же, в конце концов!

Алексей подхватил калиги и котомку, после чего несмело вошел в обнаруженную им комнату.

Он расположился на самой ближней к двери лавке у стены, решив вздремнуть, и подложил под голову котомку. Вскоре бессонная ночь и утомительная экскурсия по Москве, дали о себе знать, и он, свернувшись калачиком, преспокойно себе уснул.

А в соседней комнате, где находилась приемная делопроизводителей Приказа тайных дел, сидели Никита с Иваном. Они ожидали, когда появиться отлучившийся по служебным делам, окольничий Савелий Никонорович Бобруйский, заведовавший этим учреждением, которому они и решили передать с рук на руки своего арестанта, объявив об особо подозрительном его поведении. Дьяки и подьячьи, находящиеся тут же в приемной комнате, которые и составляли основной штат работников, посмеивались над стрельцами, ибо никто из них не предал особого значения их рассказу о том, что сему юнцу ведома дата смерти царя Алексея Михайловича.

— Да мало- ли кто чего взболтнет, а Никита Семенович? — сказал опытному стрельцу подьячий Афанасий Серебренников. — Их, болтунов-то вон сколько ноне развелось, хоть все приказы ими заполняй до отказа.

— Одно дело что сболтнуть, и совсем другое дело как! — Многозначительно заметил молодому служащему Никита. — Да и говорит он уж зело странно, я на своем веку отродясь таких речей не слыхивал, даже от иноземцев.

— А, может, он и впрямь ума лишился, как тебе девка поведала? — Высказал свое предположение дьякон Иван Головинов. — Может от умалишения он и речи ведет особо странные?

— Да, какой он умалишенный! — раздраженно воскликнул Никита. — Странный он какой-то, но не умалишенный, уж это я тебе точно скажу!

— Ну, коли ты так считаешь, давай мы его покуда и оформим в приказ. Бумагу составим какую положено, а потом и допрос учиним.

— Не! — ответил Никита упрямо. — Дождемся Савелия Никоноровича.

— Ох и влетит тебе от него, Никитка! — подзузыкнул тут же ехидный дьячок Прохор Семенов, и мелко засмеялся себе в бороду.

— Чего это влетит? — попенял ему Никита.

— А, чтоб людей по пустякам не беспокоил, а особливо таких важных как Савелий Никонорович, наш благодетель.

— По пустякам, говоришь?

И Никита запустил руку в карман своего кафтана.

— А это видел? — и он одну за другой, вытащил баночки из под спрайта и кока-коллы.

Все служащие как один уставились на незнакомые предметы.

— Что сие есть? — спросил Иван Головинов, первым нарушив возникшую тишину.

— Да Бог его знает. — Ответил Никита. — Посудины какие-то. Пил он из них, аккурат из вот этой дырки. — И он ткнул пальцем в зияющее отверстие банки. Дернул вот за эту штуковину, — Никита указал всем присутствующим на металлическое кольцо, — дырка сразу и получилась. Во! И вода тут была зело вкусна. Ванька вам подтвердит.

— Так вы, что и сами эту воду пробовали?

— А то!

— И как же вы не испугались, а вдруг он туда какого зелья подсыпал бы?

Удивился Афанасий Серебренников.

— Ха, что ж мы, совсем просты! — ухмыльнулся Никита. — Девка первой водицы — то и отхлебнула, а мы уж за ней следом.