Дикие

— Я вообще не заприметил в вашем арестанте ничего странного, разве только то, что он уж очень бессовестно просил у меня хлеба и воды.

— Иди, Андрюша, присядь-ка на свое место и отдохни. — Сказал подьячему Иван Головинов и вновь умолк.

В этот момент Никита встал с лавки.

— Ну, прощевайте теперь! — сказал он, — и, сделав несколько шагов к двери, позвал за собой Ивана.

— Нет уж, погодь немного! — строго сказал Иван Головинов. Ты, Никита Семенович, еще должен сдать его нам по всей форме и бумагу подписать!

Никита остановился на полпути.

— Да, нам с Ванюхой ужо давно пора на посты, а то, глядишь, и от своего начальства взашей получим!

— Ничего! Я, при случае, замолвлю за вас словечко! — не отступал Иван Головинов.

Никита нехотя опустился на лавку.

— Ну, так давай, Иван Степанович, думай поскорей, чего теперь с ним делать-то?!

— Да я только тем и занимаюсь, что думаю! И хочешь — не хочешь, а сюда его привесть все ж придется!

— Слушай, Андрюшка! Ты, видать, поладил с этим арестантом-то! — вновь обратился к подьячему Иван Головинов. — А, ну-ка, сходи теперь к нему в темную и отнеси ему хлеба, да воды, и погляди, чего он и как. Да, погляди внимательно, и коль заметишь чего странное, нам доложишь.

— А чего глядеть-то? — не понял подьячий.

Иван Головинов строго на него взглянул.

— Ну, особливо-то на чего глядеть? — извиняясь, все же уточнил Андрей.

— А на что глаз ляжет!

Андрей шустро сбегал за хлебом в соседнюю горницу, где хранилась провизия для арестантов, — несвежий черствый хлеб и вода, — и вновь вернулся в приемную.

— Ну, стало быть, я пошел! — он еще раз взглянул на Ивана Головинова.

— Значит, отдать ему еду и, поглядев на него вертаться сюда?

— Ну, да! — ответил тот, — иди ужо!

Андрей сделал несколько торопливых шагов к двери.

— Постой! — окликнул его Иван Головинов.

— Коли ничего особого за ним не приметишь, дождись, покуда он поест, а потом приведи его сюда, понял?

— Понял! — и шустрый подьячий скрылся за дверью приемной.

Однако не прошло и пяти минут, как дверь с шумом распахнулась, и Андрей с бледным лицом и испуганными глазами вновь предстал перед ними с тем же куском хлеба, с которым и ушел. Однако ковшика с водой в его руках уже не было.

— Что случилось? — воскликнул Иван Головинов.

— Там… Он, это! — подьячий трясущейся рукой указал на дверь.

— Чего? — испуганно прошептал Афанасий Серебренников. — Сказывай ужо!

— Я открыл дверь-то, а на меня оттуда что-то как пыхнет, аж глаза заломило! Не то огонь, не то еще чего! Во, и сейчас даже, как глаза-то закрою, это в них так и стоит!

— Да, ты толком сказывай, чего это-то? — нервно крикнул Иван Головинов.

— Да, кто ж его знает! Говорю, на огонь походит, а может и не на огонь, раз тепла от него не было. А коли по блеску судить так и на солнце походит, только маленькое очень, потому как смотреть на него невозможно, зело ярко! Ведь он, арестант этот ваш, его мне аж к самому лику приставил и начал им водить во все стороны.

— А ты чего? — спросил Никита.

— А я испужался, да ковшик с водой и выронил, а потом назад побежал, вот и все!

Все вновь замолчали, осмысливая услышанное, а взволнованный подьячий опустился прямо тут же у порога на пол.

— Я теперь ни за что не пойду закрывать за ним дверь, Иван Степанович. — Сказал он, прислонившись к стене. — Теперь черед кого-нибудь другого!

— Так ты, дурень, и дверь оставил открытой! — отчаянно воскликнул Иван Головинов.

Поглядел бы я, как вы б ее закрыли! — обиженно запричитал Андрей, которому после испытанного страха перед неизведанным, гнев начальника казался сущим пустяком.

— Так! Стало быть, арестант твой теперь уже и не в темной и не в трапезной, а гуляет невесть где! — раздраженно воскликнул Иван Головинов, поглядывая на Никиту Проскурина так, словно тот был во всем виноват.

— Да, что ты на меня так смотришь, Иван Степанович! — возмутился стрелец. — Да я, кабы сразу сдал тебе его с рук на руки, давно бы ушел и ничего этого не видел! А то, сижу вот тут, дожидаюсь неизвестно чего! Арестант этот теперь ваш, вот вы им и занимайтесь! А мое дело — привел и пошел!

— Ну и иди теперь, пусть он тебя у двери-то и встретит! — злорадно засмеялся Иван Головинов.

— Иди, иди, чего ж ты сидишь, а Никита Семенович? Вам же с Ванькой на посты давно пора возвращаться!

Никита с вызовом посмотрел на дьяка.

— А ты меня не подзузыкивай! И пойду! — однако с места своего даже не тронулся.

— Во как! — ухмыльнулся Афанасий Серебренников, качая головой. — Ну и арестант! Он на воле гуляет себе где ему вздумается, поди уже весь Приказ обошел, а мы выходит у него теперь заместо арестантов! Никто нас не запирал, однако сами выйти не можем. — И он отчаянно как-то засмеялся.

Они просидели некоторое время в великой задумчивости, не поднимая друг на друга глаз, предоставленные самим себе, пока, наконец, Никита не вспомнил о Марийке.

— А девка-то! — и радостно хлопнул себя по коленям.

— Я ж отпустил ее за Никитой Куренцовым! Она вот, вот и заявится!

Все присутствующие тут же с надеждой устремили свой взор на стрельца.

Однако Иван Головинов пресек эту, возникшую, было, надежду.