Дикий барин в диком поле

И. С. Федюнин в это время был в середине загона, стоя на пути страусиного вала, и тряс какую-то торчавшую посреди загона жердину, чтобы встретить смерть достойно. Предательская грязь не давала ему точки опоры, и жердину Иннокентий Сергеевич тряс очень долго, время от времени вставая.

Расправа обитателей фермы над банкиром продолжалась. Выглядывая из-за столба, я мог наблюдать шоу не полностью, а эпизодическими стоп-кадрами. Вот Б-ч вцепился в кепку, вот он уже сидит на корточках, прикрываясь руками, вот он на карачках прыгает между страусиных лап, а вот он уже лежит, и по нему пробежались опытными ногами, судя по крикам.

– Вам придётся очень сильно постараться, чтобы я это забыл! – сурово сказал я своим друзьям после того, как всё улеглось и мы выбрали из волос друг у друга куски страусиного дерьма. – Очень сильно постараться… Что мы теперь скажем маме Б-ча? Откуда это мы принесли в таком состоянии её сынульку?! Какие версии мы будем выдвигать перед моей ненаглядной?! Кто нам поверит, что 18 ноября нас топтали и обосрали страусы?! Ну, понятно, что-нибудь соврём… Свалим друг на друга по привычке. Б-ча накажут, мне придётся три дня спать на диване, но почему не пострадает главный виновник, гнус этот?! Я тебя, да, тебя имею в виду, Кеша! Мы накажем тебя рублём, Федюнин! Веди нас в царство порока… Давайте примем обезболивающее! Чтоб не зря, говорю, муки потом принимать на дому…

Выезд на встречу со страусами закончился в кромешном, пахнущем страусами угаре. Люди в заведении смотрели на нас с испуганным уважением. К родному тлеющему очагу вернулся с букетиком из страусиных перьев и в стриптизных блёстках.

Я не знаю, конечно, опытные знатоки саванны меня поправят, но все эти легенды про страусиную трусость и туповатость – обманчивы. Не знаю, что тому виной – специфическое питание, получаемое в заключении, соседство с аэродромом, излучение от ЛЭП или ещё какая беда, но страусы на федюнинской ферме были лютые и социально организованные. Что потом подтвердила зима. Мы ведь к ним ещё зимой заезжали, полюбоваться на чужое горе. Вышли из чёрных машин и молча двинулись к знакомому загону, держа ориентир на достопамятную жердину.

В этот раз через ограждение не полезли, смотрели на узников сквозь колючую проволоку, заложив руки в скрипящих перчатках за спины.

– Узнаёте нас? – спросил я, не адресуясь ни к кому персонально. – Вот выпала судьба свидеться ещё разок…

Страусы за время зимы обросли не столько перьями, сколько уже даже какой-то, не знаю, шерстью, что ли. Взгляды у них стали осмысленней. Стояли плотной заснеженной кучей, сварливо ворочая гнусными головёнками на змеиных шеях.

– Как ты у них яйца отбираешь, Кеша? – прервал тягостное молчание Б-ч.

Кеша вздохнул.

– Я думаю, он им ещё и заносит, – задумчиво предположил я, – долю честную с оборота. Посмотри на их рожи, у них уже государство формируется, они на этапе военной демократии сейчас. Как гунны.

С неба на лысую голову бесполезного Федюнина падали крупные снежинки.

Из всех бизнес-проектов, которые Федюнин вытащил из своего огненного подсознания, страусиный я считаю наиболее удавшимся.

Интуиция

– Понимаешь, Федюнин, – говорил я задушевным образом в трубку, – ты должен прислушиваться к своей интуиции, к тонким настройкам своей души. И если тебе кажется, что пьяная макака режет тебе ногу пилой, зажатой в красной заднице, наигрывая при этом на гармонике дикие темы, то скорее всего так оно и есть. То есть это точно обезьяна и она точно елозит по твоей ноге. Никаких сомнений, Кеша, никаких… Гусерль, да, помнишь. Не показалось это тебе, не почудилось. Ты так живешь, Кеша, ты так существуешь. Это твой мир. Мы в нём – я имею в виду близких твоих, кстати, тоже – как-то ютимся. Наряду с обезьяной, погонями, страусоводством, крышеванием стоматологий и утренними кошмарами в застенках. Никто не виноват, что всё в твоей жизни – правда. И правда эта кошмарна. Прими это с достоинством. Обезьянку назови Глаша. Обеспечь ей условия, разговаривай с ней. А не со мной в три ночи. Понял меня, дорогой? Понял?! Лечись уже, а не названивай мне в испарине. Я тебя иначе, хороший мой, прокляну, не знаю, от церкви отлучу, что ли…

Холера

Самой удачной шуткой Иннокентия Сергеевича Федюнина была шутка в поезде Москва – Самара. В 1992 году.

С той легендарной поры Иннокентий Сергеевич нашутил очень много. Но по моему завистливому мнению, уровень «Шутка – 92» ещё не достигнут, хотя и жертвы уже были, и крики, и вытянувшиеся лица друзей, и хриплый крик моего попугая: «Прекратите! Прекратите!»

В 1992 году Иннокентий Сергеевич работал следователем. Он вёл очень важные дела. Потому что был молод, полон сил и амбиций, и здоровый был до умоисступления. Он и сейчас очень крепок, наш старина Розенбом, а тогда просто ужас наводил. Моя голова, например, помещалась в его ладонях без остатка.