Дикий барин в диком поле

Вариантов знакомства с национальной кухней я знаю несколько. И все они сопровождаются пением, глядь, пе-ни-ем. Фольклором, конечно. Элтон Джон под бухарский плов мне не пел, не перебирала передо мной ножонками в хищной лезгинке Бьорк, не вваливался с бубном под осетрину Иглесиас. За что им спасибо.

Элтону Джону – отдельное спасибо.

Первый вариант знакомства с национальной кухней – это приход в какой-то кулинарный Диснейленд. Все ряженые: официанты, швейцары, охрана, все. Управляющий выглянет в зал, и тоже в папахе или в кумачовой рубахе, или ковбой, или ещё какая страсть. Скатерти белые, вина в каких-то местных калебасах, фонтанчик. И национальное экспортное искусство по стенам, на полу, на потолке, под столом, в сортире, кругом. Чеканка, ковры, связки лука, колёса от телег, изразцы, не побоюсь этого слова, какие-то коряги.

Плюс пение, конечно. Обычно в этно-ресторанах пение понимают так: воют все, ноют, вскрикивают как бы внезапно, барабаны, гусли-перегуды, заунывные жалобы на бог весть что. Ощущение, что в городе проказа удачно наложилась на бубонную чуму. В латинских кабаках иногда добавляют гитаристов, и тогда понятно, что к чуме и проказе добавилось массовое отравление спорыньёй. Кормят вкусно, претензий нет, но впечатление такое, что жрёшь в оркестровой яме на репетиции. Вдумчиво погрызть рёбра подсвинка, упихивая пальцами в рот помидоры с пучками петрушки, не получается под хор и маракасы.

В ресторане русской кухни, например, хочется не есть, а степенно кланяться в пояс всем проходящим, говорить на «о», осуждать либерализм или, безобразно развалясь, хватать руками обслуживающий персонал. Это моя проблема, я понимаю. Скатерть белая залита вином, все цыгане спят беспробудным сном…

Второй вариант знакомства – это аутентика как она есть. Тебя отводят в та-а-акое место за рынком, куда без наряда конной полиции опасно. За какими-то битумными складами, под моросящим дождём тебе рассказывают: ещё три километра, и всё! Что в подвале, во дворе, под навесом из паласа и целлофана чародействует над котлом, помнящим падение Константинополя, некая старушка. Которая варит хаш. Какой хаш! Такой хаш!..

Идёшь за провожатыми, прощаясь с небушком. Приходишь – будь готов, что, поедая вкусный хаш, окажешься в эпицентре этнической преступности. Выползут такие хтонические персонажи, такие хари будут орать за соседним столом, что до подачи горячего уже будто три года отсидел, отзываешься на имя Шахрияр, иди сюдэ, э, манда неруски! И песни из радиомагнитофона обязательно! Иерусалим, жди нас! Тыгыдыщ-китам-тыгыдыщ-китам! Баяргында турханды оюлсун? Баш-баш маххабат, бары гяль, иншаны инай данотур бары гяль!

И это тоже исключительно моя проблема, я понимаю. Аргынды шахрозоб, иными словами.

Третий вариант знакомства с народной кулинарией – это когда тебя приводят в гости, и украшением стола служишь уже ты, а не то, что тебе обещали. Отвечаешь на вопросы соседей с восьмого этажа, которые они, оказывается, задавали соседям с третьего этажа, хлопаешь в ладоши шуткам дяди, у него есть телевизор, кстати, он в Москве был, погружаешься в тонкости семейной жизни сестры тётки деверя, сочувствуешь, конечно. Потом откуда-то выбегают дети, снова песни, а ты обратной дороги не знаешь, не отметил крошками и камешками свой маршрут. Радуешься детям сильнее их родителей. Выбираешь кого-то наугад и одними губами, продолжая улыбаться, шепчешь ему: «Ради бога, вызовите милицию или кто тут у вас!»

Люди всё подваливают и подваливают. Ты в третий раз пересказываешь сюжет «Во все тяжкие» глухому соседу, который вытирает лоб мохнатой шапкой и часто кивает пятый час. Потом танцы, таз с дымящимся мясом, танцуешь у таза, потом таз с мясом носят вокруг тебя, а ты следишь глазами за качающейся лампочкой. Потом тебя поднимают на руки, и ты радуешься, что тебя сбросят с балкона, но это вареное в меду тесто принесли и просто надо освободить пространство на столе. Просыпаешься утром, смотришь на живот и гадаешь, как назовёшь сына, которого ты уже носишь под сердцем.

И это, как вы поняли, исключительно моя проблема.

Полифем

Из-за присвоенной мне самостоятельно инвалидности высшей категории сложности и общероссийского значения не ходил сегодня никуда. Не спускался в свои кладовые к трудолюбивым гномам, не понукал добродушной шуткой своих артельных, режущих на продажу из липы уместные в любом доме поделки, не звонил своим артистам шапито с развязными предложениями о смене репертуара. Даже не съездил – куда?! Правильно! На полигон по монтировке систем мобильного обжига цистерн с мазутоследовыми остатками на базе грузовых платформ MGM не поехал я!

Вместо этого сидел под лампой и читал всяческие толстенькие книги, поражаясь, по обыкновению, чужому литературному горю.