Дикий барин в диком поле

Поразительно, но мужчина, починив в квартире проводку или отладив работу крана, остаётся скромен. Не требует он, чтобы вся семья благоговела часами, разглядывая приколоченную книжную полку. Но стоит отцу семейства изготовить омлет с пармезаном и лисичками под легким беарнским соусом – всё, будьте любезны, превращайтесь в китайских придворных династии Мин. Стойте на коленях, совершайте девять раз по девять поклонов с криками про десять тысяч лет жизни великому домашнему похлёбкину! В семье воцаряется гнетущая атмосфера наушничества и лицемерия. Завещания переписываются каждую неделю по итогам воскресного обеда.

Злопамятность гастрономов известна. Я знаю одно семейство, в котором папа у дочери машину подаренную отобрал, а ключи выбросил в пруд; дочь теперь вынуждена ездить на работу с соседом, а у того жена, между прочим. Зато чей голосок теперь наиболее сладкозвучен при поедании хрустко запечённого в сметане кролика?!

В каждой избушке, это понятно, свои погремушки. Но ведь при подпадении патриарха семейного под кулинарную ересь рушатся многолетние межсемейные связи. Люди перестают встречаться за столами. По молодости семьи дружили, радуясь даже частику в томате, а теперь? Как дружить, если рядом великий инквизитор супов и закусок? Несёшь на вытянутых руках тарелку с гречишными блинами, а сам просто трясёшься от предчувствия оценки. Вместо бесед и невинных сплетен – постоянный монастырский перепляс!

– А я, – скрипуче тянет кулинарноодержимый друг, – а я делаю это совсем иначе. Я вливаю в смесь чайную ложку оливкового масла холодного отжима и взбиваю на паровой бане…

Что ему ответить? Конечно, хочется сказать ему искренне: «Чтоб ты сдох!» Но рядом сидят жёны с вытянутыми от предчувствия лицами. Поэтому цедишь что-то более диетическое. Начинаешь жить по лжи, говоря прямо. И в следующий раз задумаешься: а стоит ли звать друга детства? Не лучше ли в торжественном одиночестве вскрыть банку с тушёнкой да и навернуть её с гречневой кашей?

Я вот лично очень невзыскательный человек. Мне вчера подали устрицы-белон с сотерном вместо пуйи, а я никакого скандала не учинил, даже щекой дёрнул только два раза. Поэтому меня все любят.

Морской сухарь

Как всегда, читаю про мореходов.

Кровь стынет в жилах. Траулеры, Северное море, круглосуточное болтание на волнах, холод, туман, теснота кубрика, вонь, ацетилен, табак и долги. Ножи, кишки, бессонница и тошнота. Криминальные хари, траловые доски, виски и вой сирен.

Дошёл до любимого места:

По лесенке спустился кок (по-прежнему в колпаке), неся в руках полную кастрюлю какого-то варева, которое заставило бы человека с более чувствительным желудком умереть на месте. Это была шотландская похлебка с неснятой пеной и золотистой пленкой жира, на которой всплывали небольшие пузырьки. Вскоре кок появился снова, на сей раз он принес в судке жареное мясо. На десерт был огромных размеров пудинг с жидким заварным кремом.

Выдохнул.

У нас на судне на десерт было размокшее печенье и барбариска. У них на каких-то провонявших китобоях регулярно бисквиты, мармелад и горячие булки с нормандским маслом. При этом они – мореходы и свирепые альбатросы, а мы в сравнении – баржа на приколе.

С другой стороны, вот работал я коком на «Лебедяни». Экипаж – китайцы, индусы, украинец, австралиец, флаг панамский и я. Я бы подох, поди, обслуживая десерты. А так я приучил китайцев к макаронам с сахаром – очень полезно и вкусно до ужаса.

Мандаринов туда накидаешь с отварной капустой – так и австралиец жрал.

Лечебный завтрак

Завтракал, как всегда, с восторгом!

Из-за систематического лечебного недоедания стал ценить моменты, когда ты, каша на воде и обезжиренное молоко соединяются у чашки спитого чая. А кругом, глядь, жизнь! Во всем её обильном многообразии. И в копченой грудинке. И в мантах таких, которые лежат такие… такие прекрасные и не виноватые ни в чём.

Люди, сидящие рядом, наворачивают дымящиеся жирные сосиски на локти, вытирают лица блинами, хохочут над тарелками с беконом и грибами, скусывают булки горячие, запихивают внутрь булок масло завитками, обжигаются, дышат жарко булочным паром. Сыр на тарелке острый козий, сбоку мёд и виноград зелёный. Никто не ест этот сыр! Они его достают специально для пыток меня.

Один оладьи по две штуки за раз макает в сметану, щурится. Вторая диетичка ореховой крошкой посыпает. Вафельницу принесли. Запах корицы, ванили, каких-то плюшек горячих, мяса, горчицы и шкворчащих на сале яиц. Домоправительница в три смены шлёпает блины с припеком, без припека, такие и простые, и те ещё, гречишные, и кислые, и сладкие, и ажурные, и плотные, и когда это закончится, и ещё с мясом, творогом и селёдкой блины…

За старую веру муки принимаю.

Закрыл лицо ладонями и понял, что в ладонях моих изящных лицо помещается совершенно без остатка, и много места, свободного от щёк, остаётся. Скоро одной ладонью буду лицо своё обнимать аскетичное.