Дикий барин в домашних условиях

Подхватил какую-то я мнительность, короче. Или жадность это, а вовсе не мнительность? Обычная смысловая жадность?

Я, когда перебирал старые афиши и газетные объявления, сталкивался с демонстрацией полётов для дореволюционной публики. Знаете, такие демонстрации величия человеческого духа начала ХХ века, которые происходили на смеси касторового масла и керосина. Авиаторы, а их имена гремели по стране, балансировали на грани героизма, тайны, потрясающего шоу. Но летали при стечении публики на высоте двух-пяти метров, не выше.

Почему? Чтобы тем, кто билеты не купил, не было ничего видно.

Коммерчески просчитанная героика покорения воздушного океана. Полетали на двух саженях высоты, далее цветы, вспышки магния, барышни, скрип кожи вагона первого класса.

Где-то и я эту напасть подхватил.

А что это я?! Точно помню где.

Конференции

Когда-то я ездил на научные конференции.

Был я тогда любопытен. Мой университет предлагал мне жизнь, напоминающую старообрядческий супружеский секс: запечный, со вздохами, распаренный и неторопливый. А мне хотелось Жюля Верна в моей жизни. Чтобы ветер и океан.

При распределении предложили на выбор места. Или преподаватель географии в селе Русская Борковка, общежитие механизаторов, дом через три года, участок. Или в Стерлитамак. Кафедра всеобщей истории педагогического института, общежитие химического завода, 300 рублей. И всё.

Обстоятельно съездил и туда, и туда.

Стерлитамак встретил меня нависшим над городом облаком стирального порошка. Плюс фенол там, сульфаты какие-то ощущались.

Понюхал. Приехал на кафедру. Мне так обрадовались! Вероятно, понимали, что тут им недолго осталось, про Бургундию-то XV века… А огонь в пещере медиевистики надо поддерживать.

Смотрел на пожухшие цветы в кафедральных горшках, слушал чужой оптимизм, немного обречённый, но звенящий.

– У нас потрясающий клуб бардовской песни! Ездим в горы! – говорила мне дама с жёлтыми белками. В руке у дамы был платочек, в который она не кашляла, а как-то хрипло выдыхала.

Незаметно написал пальцем на подоконнике слово. Стёр. Понюхал палец. Палец пах бачком для кипячения белья.

Русская Борковка встретила меня динамикой. Вышел из правления с новыми резиновыми сапогами в руках. Потому как Русской Борковке я был без надобности. И она меня отправляла в другое село с названием Мордовская Селитьба. Общежитие МТС, дом через три года, участок. Но учителем обществоведения и физкультуры. И комната на три человека, а не на пять. Возможно, Русская Борковка рассчитывала получить за меня от Мордовской Селитьбы грузовик комбикорма… Ну, три мешка, ладно.

В Мордовской Селитьбе мне сказали, что путь мне теперь в поселение с названием Чердаклы. 35 км от ближайшего города. Прекрасный ландшафт. Урожайность. Общежитие при ферме.

– Дайте фуфайку! – проорал я из кузова грузовика.

Решил, что всё! Надо перевести дух от перспектив удушья на кафедре или деревенского алкоголизма.

Поехал на конференцию археологов. Решил прибиться к кострам.

На конференции обсуждали известный археологический памятник. Каменные бабы, курганы, солярность. Заслушался. Четыре кандидата наук в джинсах. Большое количество студенчества. Публикации. Очень здорово.

В окно било солнце. Пылинки танцевали в его свете галактический танец. Я рисовал в блокноте паруса брига.

В разгар конференции на кафедру вылез какой-то странный дед. По виду сумасшедший. Так оно и оказалось. Дед тряс ветхой картой и стучал по кафедре огромной амбарной книгой. Из выступления деда я понял, что он краевед, карта – поземельный план, а амбарная книга содержит сведения, по которым обнаруженный подкурганный памятник культуры – плод безумия одного из графов Строгановых, который (на пару с другим шизофреником в жабо) вырыл себе подземный храм, в который свёз всех окрестных истуканов.

Я вышел из зала в наступившей тишине.

Вернулся в свой город, лёжа на багажной полке плацкарты. Внизу азербайджанец гладил в духоте по спине толстую девушку. За окном стучала бесконечная степь.

В родном университете решили, что теперь, показав все возможности, меня можно оставить при кафедре. Ассистентом. Заочники. Отзывы. Курсовые.

Через три года я очнулся коком на сухогрузе «Воронеж». Меня будил старпом словами:

– Принимай рис, баран! В Сурабаю идем!

Звёздочка

И последнее на сегодня.

Единственное, что гарантированно сбрасывает с плеч человека лет тридцать – сорок разом – это фейерверк. Салют, говоря по старорежимному. Как забабахает! Как забабахает! И в небе – тыдых! тыдых! А там так: фш! фш! – и цветочек, а из него сверкучки такие: пщ-пщ! И д-ды-дыдыхсь! А-а-а!!! Бабах!!! Трах!..

По скайпу наблюдал и сам салют в честь города, и Кешу, молодеющего на глазах. Половину экрана занимала Кешина облезлость и выпученные в восторге глазыньки, но вторая половина с огнями и взрывами тоже не подкачала.

При салюте все забывают про всякое возрастное. Об одном грущу – нельзя уже ни к кому забраться на плечи и некому оттуда махать дудкой: «Мама! я тут!»