Дикий барин в домашних условиях

На этот раз попал я в конгнитивно-диссонансный магазин «Цветы и Розы» (название вымышленное). Магазин на перекрёстке. Позади магазина – больница с выздоравливающими там в муках горожанами, сбоку – несколько саун и салонов самой живительной направленности, рядом – церковь с отпеваниями тех, кому в больнице не повезло, наискосок – дом, в котором живут сплошь интеллигентные в 80-е годы евреи, кругом магазина – тачикистон пянджекент, нищие, калеки, неустановленные государством лица.

Утро. Я в торжественном чёрном «адидасе». Вхожу в парниковые чертоги. Из церкви колокол – бум, бум, бум-бум-бум.

На голове у меня шапка с завязками. Как на картинах Брейгеля, только ещё омерзительнее. Сам я линзу из глаза потерял, глаз рукой закрываю, чтобы видеть оставшимся.

Собой я понятно какой. А тут ещё щетина.

Продавщицы, привычные ко всем видам утренней скорби, не сразу решили, как и с каким настроем ко мне обращаться. Закоротило у них.

– Молодой человек! – Это мне, это я в последнее время очень ценю. – Молодой человек! Вы хотите букетик выбрать? Он по-русски понимает, Люба, а? Вы из больницы? Вам для девушки цветочки? А? Она в больнице? А сколько вам цветов? Хочешь, мы вам букет составим? Хотите, мы подберём тебе розы? Девять штук или шесть? Вам для девушки? Есть ирисы и хризантемы – очень торжественно… Она тут лежит? Или друг?..

А я молчу. Я утром разговаривать совсем не люблю. Утром я люблю спать, разметавшись и свесившись. А если злая судьба выгнала меня утром из логова, то я слова свои собираю по пыльным углам и пока сдуваю с них всякое налипшее, чтобы ответить, тема ускакивает так далеко, что я и вовсе ничего не понимаю. Я по утрам теряю много времени на поиски плюсов нашего с вами общения, друзья.

Молча оборвал драму, сразу хватанул букет для цыганских погребений, протянул деньги, пошёл к выходу.

Обратил внимание, что рядом с цветочным открылась ещё и мастерская по ликвидации татуировок.

Представил себе, мечтательно ёжась на ветру, что скоро зазмеится тут очередь из рыдающих бабок, прибежавших свести со спин когда-то набитое «Джон Александрович Шемякин, ассистент кафедры всеобщей истории – я твоя! 1992».

Романтики во мне бездна.

Новогодние торжества

А вчерашний вечер я посвятил катанию по замёрзшей воде на центральной площади.

Всё прекрасно, жалк, кататься я умею не очень, но в темноте это заметно не сильно. Так только, изредка, кто-то эдак тихонечко охнет или застонет тоненько – и всё, я дальше заскользил, растягивая баянные меха.

Потом шумно пил чай под сенью надувного Деда Мороза. При Сталине у нас в городе Деда Мороза с приспешной Снегуркой лепили из добротного снега, собираемого с улиц разными подневольными рабами режима. Теперь совершенно иначе – снег и лёд естественнейшим образом лежат на улицах, а градоначальство в полном составе надувает для нас через клапан (я этот клапан обнаружил – не сомневайтесь даже) резинового Деда Мороза.

Такая, я вам доложу, красота! Резиновый Дед Мороз посреди сугробов!

К Деду прилагается и внучка его – тоже надувная. Но с внучкой незадача получилась: пропускает воздух, стравливает где-то, сволочь, атмосферы. Градоначальство её только надует вместо утренней планёрки – глядь, а она опять как пьяная школьница в согнутом положении мотается на ветру, пугая площадных ворон, внушая юношеству дурной пример и смущая старшее поколение аллюзиями на презервативные темы.

Думали поставить к ней таджиков-поддувальщиков, но вовремя остановились.

Вообще с новогодними торжествами было не очень. Замечу я очень задним числом – безнадёжные были празднества, с оттенком бодрого пока нищенства.

В тучные годы углеводородного ценового обилия под моими окнами фейерверки шарашили каждый божий день. Все поздравляли друг друга. Кто с чем! Корпоративные, уездные, городские, государственные праздники – всё едино. Бухгалтера нового приняли! Тащи праздничные ведомости, шампанскава, гасда, шампанскава! Цветные прожектора в небо, сполохи огненные, какие-то потешные карусельки крутятся в искрах, тройки мчатся, визг, воодушевление. Народ тут же подключается со своей китайской пиротехникой. На что я постный странник, а и то иной раз в образе бомбандира Михайлова выскочишь на мороз «Виват!» орать да из мортирки палить.

До восьми норковых шуб за ночь прожигали. И это только в моём районце.

А в этот раз зажгли три лампочки на весь город да пальнули из стартового пистолета. Ах нет. Ещё надули Деда Мороза, задорно поглядывая между багровых щёк на испуганных обывателей. За стартовый пистолет, впрочем, не поручусь – может, по этапируемым жуликам кто из нагана пальнул.

По дороге с катка заехал в книжную лавочку. Цокая коньками, прошёлся меж книжных полок.