Хотя, в принципе, наверное, методологически верно было бы сначала это живое прибить, а потом оживлять своими игровыми сценариями. Но тут есть тонкости. И эстетика, и медицина, и уголовный кодекс. У многих исходно живых есть семьи, что многое усугубляет вплоть до полного ужаса.
Поэтому будем играть в солдатики и машинки, воздвигать дома из кубиков. Покупать будем всякое, что продаётся.
А разные живые существа пусть обходят моё скромное логово стороной, не суются своими переживаниями в моё ледяное безмолвие. А если заглянули, пусть ничему не удивляются впоследствии.
Так будет лучше всем участникам. А то один мой знакомый пустил к себе кота в сапогах. Ничего хорошего не вышло, хотя начало было многообещающим.
Был взволнован, простите.
Майская рыбалка
Меня втянули в рыбалку.
Майская рыбалка – это вредное бессмысленное занятие.
Я ведь рыбак специфический. Для меня главное, чтобы тишина стояла гробовая кругом. Туман желателен. Сидишь себе на бережке, вспоминаешь Сабанеева…
В принципе, мне в таком состоянии и удочка не очень нужна.
Но на такие идиллические рыбалки меня не берут. А берут на всяческие безобразия, плохо замаскированные преступные действия группы лиц по сговору.
То какое-то безумие с ловлей марлина, это когда я в море с катера упал, а про меня забыли на некоторое время, а я всё звал пересохшими от нежности и соли губами какую-нибудь черепаху, чтобы, уцепившись за панцирь, добраться до кокосового рая.
То динамит меня отрядят швырять в водную гладь, и хорошо, что только оглохли все немного. Ну и частично память отшибло у Сергея Л., но этому все обрадовались даже (грех это большой – друзьям в долг давать).
То, как в этот раз, выдали мне багор и бейсбольную биту. Предметы для меня известные и любимые. Особенно багор, конечно. Редкий день я провожу, не использовав багор. Меня по нему в городе и узнают. Багром я должен был отталкиваться в камышовых зарослях, управляя плавсредством, а битой глушить огроменных рыб, на которых строили планы.
Битой я воспользовался. Часть ударов пришлась по рыбе, а часть по товарищам. Они лезли под руку, страшно орали, мешали мне прицельно дубасить некрупного сома. Смахнули за борт мои очки.
Когда отдышался, оглядел открывшуюся моему мудрому взору картину. Она не радовала. Сом вперемешку с моими теперь, наверное, бывшими друзьями. И все они (купно с сомом) удивлённо смотрят на меня, как бы спрашивая.
Хорошо, молоток мне не выдали. Или кирпич.
Надо мне начинать светскую жизнь. Там и безопаснее, и не столь промозгло. Максимум – подерёшься с официантами за лишнюю порцию шампанского.
Девки
Сегодня спускался к могучей реке. И остался ею решительно недоволен.
А ещё у городских девок загар теперь такой же, как и у городских бомжей – кирпичный, отдающий в синеву.
Только девки ещё пьянее бомжей, по правде сказать. Думаю, что девкам так как-то легче, не знаю, как-то уютнее – бродить по 35-градусной жаре именно пьяными.
Бомжи силы свои экономят, хищными гиенами лежат в тени. А девки – они молодые. Чего им себя беречь? Многим ещё на работу идти.
Научпоп
Настоящей научно-популярной работой я, вслед за своими учителями, считаю такой труд, по прочтении которого поседевшего читателя охватывает томительное чувство, что теперь он знает даже меньше, чем перед началом чтения.
И жизнь его, читательская, теперь будет горька и беспросветна.
Потому как живёт он в городе N., ему тридцать и он женат. Или ему двадцать, и он – девочка. Или ему сорок, а он ещё не был в армии. Или, не знаю, ему десять, а дело доходило только до первоначальных ласк.
Главное, чтобы, захлопнув книжку научно-популярного свойства, человек уходил из дома. Желательно, чтоб насовсем. Ну, там, открытки посылать можно из разных мест. Мол, жив-здоров, привет с Кюрасао. Но почерк надо обязательно изменять, писать по-французски и левой рукой.
Научно-популярная книжка – это не монография засидевшихся на кафедрах упырей. А призыв и руководство к действию. Такое моё мнение.
Посильного благополучия всем, удачи фартовым.
Под Вагнера
Во время санаторного завтрака, понукаемый упрёками в плохом аппетите, пытался завести культурный разговор с соседями.
Нет, конечно, очень часто я бываю несправедлив к сотрапезникам. Да и общее впечатление при виде меня, вкушающего постную трапезу смиренного приживала, не назовёшь вдохновляющим. Взгляд мой, останавливающий орды в ковыльной степи, обращённый теперь в водянистую овсянку, тускл. Движения жаркого ладного тела невыразительны. Волосы, смазанные жиром пяти тибетских лам, растрёпаны. Это я понимаю.
Но как можно обойтись без весёлой застольной беседы, без столкновения мнений и острых, разящих парадоксов? Разве мы рабы обстоятельств? Хоть, понятное дело, не на курорте…