Дикий барин в домашних условиях

У живущего в посёлке есть несколько неприятных обязательств перед обществом: стараться не ходить в магазин за продуктами голым, постоянно сдерживать желание резать чёрных козлов на крыльце, не подбрасывать мусор соседям, ежегодно подновлять колючую проволоку над забором, сдавать деньги на всё подряд. И принимать гостей. Без этого никак. У нас же посёлок вселенской дружбы.

Гостей я обычно принимаю в человеческом обличье. Домочадцы обметают с меня пыль, паутину, отскребают с меня и прочие следы жизни. Я расчёсываюсь двумя руками, аккуратно протираю глаза мокрой тряпкой. Гости входят и видят меня сидящего, значительно облокотившегося о рояль и со скрипкой в левой руке. Тем самым символизируется творческое начало вечера.

Потом вечер может по моему прихотливому хотению несколько сменить русло. Бывало так, что девушки через забор летят в пылающих бушлатах одна за другой, а мы у подкидной доски валяемся и, мыча, пытаемся оценить красоту только начинающегося веселья. Бывало так, что как в китайской опере побывал – все воют, орут, летают на верёвках и с красными лицами бодаются стульями, хрипя и бугря жилы на шеях.

Но этот раз всё было очень благородно и как-то даже душеполезно. Что страшно. В любой интеллигентной компании найдётся дура, которая знает несколько стихов наизусть. Заучивала их, закладывала пальцем страницу, спотыкалась в изложении, вновь раскрывала томик, и так по нескольку раз на дню.

Я спрашиваю всех: зачем?! Для кого такие страдания?! Кому предназначены декламации?! Для этого ли бесполезного Федюнина, меня, Б-ча и прочих собравшихся маялся поэт? Поэт вообще хотел, чтобы его бессмертные строки зачитывались перед такими рожами? Он, может, увидев такое, упал бы в обморок, вытянутым лицом вниз, прямо на Гиппиус, он нас не полюбил бы, мы бы ему были отвратительны. Тогда зачем читать его стихи именно нам? Загадка.

Обычно я отвечаю на эту загадку просто:

– Я требую прекратить травлю государственной комиссии! – кричу. – У караула приказ стрелять по поэтессам!

Но вчера я был благодушен и упустил момент.

Секрет удачного застолья прост. Женщины-жёны отсаживаются отдельно, и там им очень хорошо. Мужчины ведут свои разговоры, стуча кулаками по столешнице и расплёвывая изо рта мясные ошмётки в словесной полемике.

Потом пары воссоединяются, я хлопаю в ладоши, несут чай, сахар, пряники. Пары с удивлением рассматривают друг друга – я не обещал стопроцентного совпадения, не знаю, гармонии мгновенной. Бывают танцы, весёлые игры, домочадцы только успевают уворачиваться.

А тут прорвалась стихолюбка.

На втором стихотворении Анны Андреевны Ахматовой я, конечно, сломался. Такого наговорил, что утром, при пересказе очевидцами моих основных тезисов, так куснул рафинаду, что полпальца чуть не отхватил.

Берега

Бегал к калитке, чтобы общаться.

Что можно отметить? В нашем посёлке всем женщинам за тридцать на самом деле девятнадцать лет. Просто мало спят.

А мужчины разрываются между желаниями выглядеть одновременно и красиво, и опасно. Что в наших широтах приводит к потере ряда важных ориентиров.

Берегов не видят совсем люди.

Радостно

А у нас тут нефть по берегам!

Или мазут. Я на вкус их не очень хорошо пока различаю.

Третий день не пойми кто ликвидирует последствия не пойми чего. Но разлитие нефтепродукта произошло качественное. И раньше общий вид берега не радовал, а теперь вообще армагеддон какой-то.

По дачному посёлку бродят десятки потерянных людей, которые были каким-то неведомым для меня образом связаны с прибрежной жизнью. Раньше, во всяком случае, я этих рож не видел.

Когда услышал о бедствии, сразу ринулся на берег, вращая над головой абордажной саблей. Надеялся, что дошли мои мольбы и притонул в нашей заводи корабль какой, идущий из тропической стороны. Ну, там, не знаю, рулоны шёлка, канарский сахар, какао в мешках. Хотелось бы и рабов. Рому. Золота в слитках и монетах испанской монархии. Попугаев всяческих.

Рядом со мной пылили члены моей команды – домочадцы, соседи, праздношатающиеся и прочие зажиточные алкоголики. Кто с чем бежал, конечно. Вот что в руках у человека было, когда раздался выстрел нашего крепостного орудия, возвещающего погром и беду, с тем человек ко мне и присоединился. У каждой ведь профессии отдых особый. Лихорадочный румянец, хриплое дыхание (много курящих), высказываемые в прямом ключе пожелания.

Прибежали.

Вместо обречённой шхуны-брига «Пилигрим» и беснующейся от ужаса команды, вместо поникшего на рее капитана – ничего! Горизонт чист! Только жирная чёрная гадость и группа зодчих из Горного Бадахшана, которые эту грязь пытаются тряпками (неплохо для начала?!) собирать в вёдра.

– Они надеются это продать, – авторитетно заметил врач Н. П. Глу-о, опуская поднятый над головой топор. – Они и бензин так собирали, когда у заправки цистерна перевернулась. К нам в больницу их потом всю ночь привозили. Сначала привозили тех, кто надышался этим делом в овраге, куда цистерна упала, а потом стали других уже привозить. Это когда они факел зажгли, чтобы было лучше видно, где бензина побольше натекло.