Дикий барин в домашних условиях

А такая «замля», такой вот плот – это же сцена в чистом виде. Актёры на сцене что-то жрут, пьют, ходят в одеждах, показывают деньги, куда-то выходят, откуда-то заходят, сообщая о чьём-то рождении или кончине, или про вишни что-то несут, про небо в алмазах, про «вам кажется, я плачу, я не плачу, я вправе плакать, но скорей на тысячи кусков порвётся сердце…» и тому подобное.

Всё это они делают, будучи абсолютно подвешены в своём сценическом бытии между небом и настоящей землёй. Сцена приемлет всё, сцена впускает любые вещи, но только тогда, когда они изменят свою природу на театральную, станут бутафорией.

И ещё на сцене не растёт виноград.

Вот и у меня третья лоза на участке погибла. Два года я с ней бился, внушая ей надежды, кутая и гладя. А она возьми да и не проснись этой дикой весной.

Теперь-то уж точно моё загородное домовладение – чистая сцена, чистый театр. Скоро от меня сбегут мои собаки, потом садовник уедет в свой Худжент, окна в моём домике станут пыльными, я запрусь на чердаке и остановлю часы.

Или в цирк пойду работать, зовут который год, за лилипутами-алкашами приглядывать и слоновье говно с арены выносить в образе весёлого доброго клоуна.

Еще посёлок

Рядом с моим посёлком решили выстроить ещё один.

Конечно, мы, старожилы, заочно и авансово ненавидим будущих соседей по озеру. «Всё это печально кончится!» – основной мотив наших поселковых встреч.

Соседи мои по старой славянской привычке раскололись на несколько лагерей, различия в которых не так чтобы многочисленны, но очерчены сурово. Представители первого лагеря уверены, что все наши будущие враги из «другого» посёлка – они просто тупые пидорасы гонорис кауза.

Второй лагерь эксплуатирует тему, что «эти» приедут на все готовое! Дорога, очищенное от деревенских озеро с рыбой, окультуренный лес, наконец, прекрасное соседство с нами, старожилами, как всем известно, заповедными мудрецами и подвижниками – всё достанется приехавшим задаром.

Третий лагерь почему-то уверен: вслед за строительством нового посёлка воспоследует строительство третьего и четвёртого, а это перенаселение, борьба за скудные ресурсы и полный Безумный Макс с драками за собачьи консервы в сельпо по итогу.

Масло в огонь подливаю я, с выражением цитируя «Падение Константинополя» Рансимена.

На всё наше волнение смотрят пустыми глазами забытых сучковатых богов и демонов коренные деревенские. Они помнят находившийся на месте нашего парадиза пересыльный лагерь с князем Кириллом Николаевичем Голицыным, который работал тут нормировщиком.

Утром проезжал мимо строящейся цитадели зла. Обнаружил там радующее душу затишье. Из всех признаков строительной индустриализации – какая-то несвежая проститутка, в изнеможении привалившаяся к заснеженным мешкам с цементом.

– Быть месту сему пусту! – проорал я пророчество из салона.

Акваджония

Пробурил на своих трёх сотках скважину для добычи подземной воды.

В загородном домовладении есть и водопровод, конечно. С моими фантазиями по части водных утех и феерий, когда языческий бог Нептун в пене и с державной степенностью в окружении толстеньких тритонов с раковинами вздымается из пруда при моём утреннем появлении, воды надо прорву, с коромыслом к колодцу не набегаешься. Особенно в зимнюю, говорю, пору с кадками туда-сюда по мрамору очень скользко.

Но водопровод меня томит. В нем есть городская скука, воспоминания о ржавой раковине и стуке по трубам соседей снизу. Хочется природного волшебства. Извлечения живительной влаги из земельных недр, уступающих натиску технического гения. Прогресса охота. Наступления, наконец, эры пара и электричества.

Результатами бурения оказался доволен.

Во-первых, наблюдал несколько раз шоу «Поиск воды посредством куска проволоки, вращающегося в руках уверенного в себе афериста».

Безумно интересно. Подбегал, вырывал проволоку из рук очередного отважного мошенника. Бегал по участку, уворачиваясь от экстрасенса, с бешено крутящейся в моих изящных кулаках проволокой. Судя по моим данным, под домом плещется целый океан. Я даже название ему почти придумал. Акваджония.

Во-вторых, сам процесс бурения завораживает. Что-то там крутится, ввинчивается, сипит, чернозём – веером, глина – пластами, лебёдка свистит, колонны проваливаются вглубь, мотор на форсаже. Я приплясываю в жиже, замешивая лакированными ботами чавкающее богатство. Оркестр даёт «Марш сенегальских стрелков», хотя стоит уже по колено в водовороте и валторниста так и не отсосали назад. Взрыв! Второй! Заклёпки – шрапнелью…

И нет воды.

Вторая попытка. Третья. Соседи начали эвакуацию, и понять их может каждый. Если я за что-то берусь, то: «Наддай! Наддай! Ерофей, руби роялю! Всё в огонь! Тащите жертвы к бурильной вышке! На отметке в семь километров пояс расплавленного золота! Оно наше!» И ворот малиновой рубахи – р-р-раз! до пояса одним рывком! И сам кидаешься, шатаясь, к заседелому дедовскому амбару. А тут и кобелей с цепи спускают! И в приживалкиных глазах сполох до неба…