Дикий барин

Сам-то я, понятно, пролеткультовец, от сохи-матушки взошел в чертоги научности и в том превзошел по накалу страстей самого Михайлу Ломоносова.

Скажем прямо – гордиться нечем. Перед устрицами робею, шампанскава из дамских туфелек не пью, на скачки не езжу, лампадное масло почитаю за главное лекарство. Где-то переборола мой внутренний аристократизм староверская закваска прочих предков.

Но вот одного понять не могу по сю пору. Разбираю прапрадедовы записи. Они каким-то неведомым образом сохранились. Разбираю и понимаю: вот у моих деревенских предков, кондовых таких бирюков, не было в заводе такого, чтоб детишек своих мучить. Может, конечно, по пьяному делу и бывало. Вернешься в остатках бизнес-планов с Макарьевской ярмарки, весь в сомнениях после посещения гастролирующей оперетты, сами посудите: только из уезда, а тебе тут Оффенбаха! Так вот, вернешься и посмотришь чутким взором на наследников – сдержаться трудно, уж поверьте. Позавчера «Орфей в аду» и мадера, буйство кружев и шапито, а сегодня трескучие половицы и постылое семейство у самовара.

Своих мордовских кулацких предков понять могу. Сам через такое проходил, представление имею. Прилетишь из Лондона, утирая беленый нос, и не такое увидишь.

Но вот прапрадедушка – сын управляющего Кронштадтской таможней. Катайся под сумрачным финским небушком сыром в маслице, наслаждайся происхождением, срывай цветы удовольствий на пристанях. Но вот читаем выписанные красивым почерком дневниковые строки от 12 января 1886 года. Достанем платки.

«Выпиливал лобзиком «puzzles».

Вы это представить себе можете?! Январь 1886 года, а человек выпиливает лобзиком паззлы! Эти, которые теперь наши дети – а у меня и внуки скоро начнут – выкладывают по картинке. Раньше их нужно было выпиливать.

Как не возрадоваться прогрессу?!

Ну, кроме того, очевидно, что прапрадедушкин папа не сильно воровал. Что для моего рода странно.

Идея

Однажды мой дед зимовал на острове Рудольфа. В отдельном доме зимовали научные сотрудники, а дед мой зимовал с сотрудниками не очень научными в другом домике. С совсем ненаучными сотрудниками зимовал дедушка. В научном домике споры, игры, чтение, замеры, взаимные лекции и граммофон. В домике, где дедушка, треньканье на варгане, пение и кислый запах. Все ненаучные сотрудники сидят где попало и смотрят то в одну точку, то на варган.

И вот однажды распахивается дверь ненаучного барака и вваливается ученый из ученого барака. Говорит весело:

– Друзья! А что это вы сидите такие печальные и скучные? Давайте устроим соревнование! Давайте заниматься физической культурой! Хотите, я вас грамоте научу? Русской. Или немецкой!

Дед его, слава богу, первым по затылку рукоятью ножа огрел, потом остальные навалились. Руки молодому исследователю скрутили, в рот кляп, в штанины по лыжной палке всунули и крепко примотали, это надежное средство, кстати, на заметку возьмите.

Раз кому-то на исходе зимовки в голову пришла «идея» (так это дед называл) – это значит все, значит, надо его неделю бить смертным боем без передышки. Только так снежное безумие отпускает. А иначе, если «идею» просмотреть, то пока всю станцию не вырежет такой энтузиаст, не успокоится.

После трех – пяти месяцев белого безмолвия мысли про взаимопомощь в умственном развитии, соображения об устройстве мира и прочий мозговой ад – не от Господа нашего приходят. Нет, не от Господа. Господь в это время соображает, где ему для людей на зимовке квашеной капусты от цинги достать. Господь знает, что в ненаучном бараке притаились все его друзья, сидят по углам и тренькают.

Психологов потом уж в свет выпустили, чтобы секреты выведывать у шпионов.

Кресты

Когда мой дядя Валера учился в Ленинграде, то на вопрос коренных интеллигентов о месте рождения отвечал, играя желваками под загорелой кожей, просто: «Кресты».

Мой дядя Валера родился в Крестах, это правда. Есть такое место на карте Колымы. Мой дедушка позвал мою сильно беременную бабушку знакомиться со своей камчадальской родней. Которая строго держалась старой оленной веры. Оленная вера – это любая вера, которая полезна оленям. Родственники-камчадалы крестились, приносили жертвы, точили ножи, потом в воду окунали и пили, пригревали на груди немецких ссыльных сектантов, активно усваивали дарвинизм и даже портрет Дарвина в поселковом правлении украшали ленточками с бубенцами, а при кастрации оленей приносили Дарвину оленьи яйца, как бы доверяя и выказывая симпатию учению. Они и к портрету Сталина хотели приспособить небольшой жертвенник, но не разрешили.

И вот срубили родственники-камчадалы под руководством моего прапрадеда Николая Алексеевича Шемякина (ссыльного сына главуправляющего Кронштадтской таможней) два православных креста из лиственницы. Для оленей это, как известно, очень полезно. Кресты подновляли, украшали рисунками и резьбой, заматывали шкурками. Потом обложили волчьими черепами по кругу, чтобы Христу было не страшно висеть.