Дикий барин

Иногда Елизавета проникает в мой кабинет и рассматривает в нем книжки, которые я секретно подсовываю на нижние полки. Я бы подсовывал ей и на верхние полки, но как-то успел подхватить ее в полете, цепляющуюся за «Памятники Древнего мира: вчера и сегодня». А лестницу подхватить не успел, и лестница удачно рухнула на меня одновременно с «Памятниками Древнего мира: вчера и сегодня».

«Памятники Древнего мира: вчера и сегодня» – очень красивая и твердая книга, переложенная между страниц пластиком с рисунками. Плюс металлический пружинный переплет. Ламинированная. Прямо уголком мне в беззащитное темечко.

Я, понятно, боли никакой не почувствовал и с той поры иногда, чуть присев на полусогнутых, непонятно улыбаюсь, когда постукиваю себе чем-нибудь по темечку. При этом я смотрю на четыре мраморных бюстика неизвестных мне бородатых гениев, которые тоже стоят на верхних полках и терпеливо поджидают подходящую жертву. Смотрю я на них и отрывисто посмеиваюсь. Время от времени между бюстами восседает мощный попугай со сдержанной державной яростью.

Поэтому только нижние полки и легкие книжки.

Раньше вместе с мраморными бюстиками на верхних полках в прихотливых позах стояли фарфоровые фигурки дель арте. Они достались мне по наследству. Я рассчитывал получить в наследство дом на берегу. Но выдали только коллекцию фарфора. Я попросил все же выдать мне дом. Но когда пришли забирать фарфор, я согласился на фарфор. Постепенно привык к нему. Особенно к фигуркам этим. Смотришь на них и вспоминаешь, что мир полон чужой жадности.

Чужие жадности охотятся за моей маленькой круглоглазой жадностью. Она у меня трогательная, беззащитная. Как зайчонок какой. А у других жадности – ого! Размером с плотоядную лошадь, с полярного медведя, доедающего Санта-Клауса. Чужие жадности не дают жизни моей крошечной жадности. Они преследуют ее и терзают. Это ужасно. Ужасно.

С помощью фигурок я иллюстрировал наиболее трудные места в своих моральных проповедях перед домочадцами. Сжимаешь в одной руке Арлекина, а во второй руке сжимаешь Скарамучча и объясняешь, что и как закончится, если домочадцы продолжат так полнокровно наслаждаться жизнью с незнакомыми людьми.

Но Никаноровне фигурки как-то не очень понравились. И для начала она грохнула Полишинеля. На четыре неравные части.

Убрал поредевший дель арте в ящик. Присыпал Полишинелевыми останками. Глафира Никаноровна мгновенно перестала лазить по полкам. Женщины любят опасность и искусство. А когда одни книги и несвежие закладки, нет, женщины этого не любят.

С Цилой и Карбидой Елизавета Шемякина приставала ко всем. До меня очередь дошла в самом конце. Что понятно. Остальные объясняют лучше, без занудства, артистизма и требования надеть теплые носки.

Рассказал как мог, что в книжке нарисован Одиссей. Который между Сциллой и Харибдой. Одна вот такая, вторая же эдакая вот.

– Как тети твои, Лиза, – объясняю, – всегда парой, никогда не спят и очень опасны. Видишь, какие страшные, да? Вот что ты сделаешь, Лиз, если окажешься между Цилой и Карбидой?

Несовершеннолетняя Шемякина поняла, что лекция закончена, стала деловито стягивать теплые носки, которые с каменным лицом натянула в начале моего выступления.

– Я желание загадаю… – отвечает. – Про то, чтобы… желание, и все!

И вышла.

Она очень собранный, цельный боец. Дверью не хлопнула. Настоящий птенец из моего гнезда старого стервятника.

Самцы

Канал ТВЦ по утрам повадился создавать настрой у зевающей несчастной публики. Показывает программы про зверюшек забавных. То акулы, то крокодилы, то еще кто-то кем-то задумчиво хрустит. Вой, лай, дикий визг гиен. Потащили половину антилопы, подрались, бросок в шею, клубок в пыли, из клубка вырывается ободранный шакал.

И поучительно, и бодрит. Про меня можно и не такие передачи снимать. Я с пониманием.

Но по утрам в моем доме никто не спит. Все завтракают, чешутся, щелкают пультами.

Вышел в столовую, вытирая пену за ушами. Настроение самое благостное. Орал под холодным душем, пел, присел три раза. То есть здоров и свеж.

Несовершеннолетняя Шемякина Е.Г. бросается ко мне и с непонятным мне запалом сообщает:

– Знаешь, дедушка, из всех живых существ только самцы морского конька могут быть уверены, что детки его! А остальные самцы не знают точно!

На экране остальные самцы бегают в недоумении. Елизавета в восторге. За столом собрались домашние, толкаются локтями над оладьями.

Смотрел на всех дико и страшно минут пять. На экран, на домашних, на оладьи.

Купальник

Несовершеннолетняя Шемякина отдыхала на море.

Два дня я слушаю рассказы про море. Два дня я ахаю, прижав ладони к своим пылающим щекам, падаю от избытка чувств и излишка крови в голове на бок. Два дня я засыпаю и просыпаюсь под рассказы о море.

Но запомнил я только одно.

До поездки несовершеннолетняя Шемякина выела мне мозг ложечкой на тему необходимого ей купальника. Раздельного. Полосатого. С завязками. И косынку еще. И сумку.

Купил все! Все купил! Купальник выбирали всем магазином. Раздельный. Полосатый. С завязками.