Дикий. Его неудержимая страсть (СИ)

— Обо мне не волнуйся. Ты знаешь, Ри, что я осажу каждого, кто посмеет хотя бы слово сказать в твой адрес. Тебе только прохода теперь не дадут. Сама понимаешь, что спусковой механизм запущен. Как ни крути, но от желтых газет некоторое время не отобьешься.

Черт, я об этом не подумала. Ведь так и есть. Папаша сейчас лицо известное, и ради любой информации о нем его конкуренты да и просто дешевые издательства способны будут на многое.

— Нужно найти Вику, — выпаливаю, понимая, что если она продала информацию одному издателю, может сделать это же еще и с десятком других.

— Зачем?

— Потому что это она продала мои фотографии и выложила всю информацию по поводу тебя и вообще всей моей жизни.

— Ссссука, — вылетает изо рта Матвея на выдохе, — надо было ее еще в тот день придушить, когда она чуть твои серьги не унесла.

— Она наркоманка, Матвей. И сделает все ради денег на дозу.

— Это не оправдание.

Согласна, но с другой стороны понимаю, что Вика больна. И сейчас у нее нет понятия друзей, верности и честности. На этом этапе зависимости уже все теряет смысл, кроме заветных часов под кайфом.

Задумавшись, обнаруживаю, что мы приехали ко мне домой, только когда машина останавливается около подъезда девятиэтажки. Матвей выходит первый, я следом. Больше за время поездки он и слова не сказал. Его еще не отпустило. Замечаю, как напряжена широкая спина, когда он дергает подъездную дверь. В лифте создается ощущение, что нам мало места для нас двоих, хотя кабина довольно просторная. Не знаю, зачем он едет со мной. Провожает? Выйдя на лестничную площадку, открываю дверь и поворачиваюсь чтобы сказать… что? Спасибо будет так банально и недостаточно для того, чтобы выразить мои настоящие эмоции по отношению к тому, что он сделал для меня.

Но не успеваю и слова произнести, как Кешнов заходит следом. Не разуваясь входит в зал и, обведя его глазами, шагает в сторону шкафа. Непонимающе слежу за тем, как он достает мою сумку и бросает ее на собранный диван. — Собирай вещи, — кивает в мою сторону, при этом сам начинает сдергивать кофты с вешалок и бросать их одну за другой поверх сумки.

— Что ты делаешь? — шагаю вперед, пораженная наглостью. — Матвей, это ничего не значит. Я благодарна тебе за помощь, но мы все еще не вместе.

— Рина, хватит. — Короткая фраза отбивается от стен и заставляет стекла звенеть. — Меня достало узнавать о твоей жизни от твоих друзей. Сначала этот прихвостень рассказывает о том, что ты, блядь, героиня ночных заплывов, потом Ася присылает мне статью. Ты со мной. И я первый должен знать, что и как в твоей жизни. И узнавать это от тебя, а не хрен знает от кого.

Воздух горячими клубами вырывается изо рта Матвея, оставляя ожоги на моей коже. Я понимаю его. Понимаю, как никто, потому что сама после его боя написала Мише, чтобы узнать в порядке ли Матвей. Несмотря на то, что ненавижу бои, я не могу оставаться в стороне, зная, что ему грозит опасность. Но и снова возвращаться туда откуда начали?

— Я не с тоб…

— Со мной! Ты все это время была со мной, — исходящий от Кешнова жар заставляет кровь нагреваться, — не надо мне рассказывать басни, в которые сама не веришь! И если ты думаешь, что сейчас, когда на тебя будет охотиться половина столичных папарацци, я оставлю тебя здесь одну, то ты, блядь, похоже совсем забыла какой я. Тебя тут на части разорвут ради двух слов и фотографий.

Он прав. Уверена, что прав. Внутренняя борьба ожесточается, заставляя мысли кружить в голове со скоростью молекул в нагретой жидкости. Если я вернусь, то все будет напрасно. Эти чертовы бои, снова мучения в одиночестве по вечерам и жгучие мысли о том, где он и с кем.

— Матвей, я…

Хочу сказать, что не готова, но Кешнов вдруг резко притягивает меня к себе за талию.

— Ри, я не заставляю тебя ходить на оставшиеся бои. И на вечеринки, на которые я сам не хожу. — как будто отвечает на мои мысленные метания.

— Оставшиеся? — хмурюсь, пытаясь вникнуть в смысл заветного слова.

— Да. Я сворачиваю участие моих пацанов в боях. Осталось недолго, — в родных глазах мелькает непонятная мне эмоция, а потом Кешнов с уверенностью произносит: — Я проведу последний бой, и на этом все закончится.

— Последний? — пытаюсь звучать ровно, но голос вздрагивает, выдавая вновь возродившуюся надежду.

Не хочется снова разочаровываться и падать туда, откуда так сложно выбираться. Еще раз пережитое меня просто убьет.

— Последний, — подтверждает серьезно, — но ты должна быть дома, Ри!

И в этих словах столько не озвученной потребности, сколько находится и во мне самой. «Дома»… я так соскучилась по нашему дому. По Матвею, по тому, как сердце каждый раз бьется во взбудораженной агонии, когда он рядом. Прямо как сейчас…

— Матвей, — произношу тихо, утопая в синеве сосредоточенных глаз, — если все снова будет как раньше…

— Не будет. Ты значишь для меня слишком много, чтобы еще раз все это пережить.