Дикий Огонь (СИ)

Вокара, к удивлению Аскольда, не орала. Она неотрывно смотрела на чудовище, так пристально, словно пыталась взглядом прожечь в нем дыру. По крайней мере, издалека ему так казалось.

Аскольд направил прямо в морду твари огненный поток. Мерзость на удивление плохо горит, любая другая на ее месте давно бы уже сдохла. Алавет делал пассы руками и что-то шептал. Похоже, пытался заморозить то, что текло по жилам монстра вместо крови.

Подземный уродец взвыл, закрутился на месте, беспорядочно размахивая щупальцами. С криком упал одноухий низший маг и исчез в зубастой пасти.

Аскольд почувствовал, как приходит в бешенство. Он освободил этих людей, он защищал их от Рёгнера. Он не позволит убивать их какой-то ошибке природы.

Огнетворец прошептал заклинание, и дерево над головой твари вспыхнуло. Полыхающие ветки валились на монстра, словно факелы, одна ударила чудовище прямо в глаз. Тварь пронзительно заорала и принялась метаться по лагерю. Аскольд увернулся от беспорядочно бьющих щупалец. Шамор, он должен был издохнуть, а не впасть в безумие!

- Нееет!!!

Это орет Кириан. Дергаясь, как ошалелый, монстр попер прямо на Вокару, и ее верный рыцарь не придумал ничего лучше, чем героически закрыть девушку собой. Щупальце метнулось к нему и промазало, поскольку Проповедница успела повалить своего незадачливого спасителя на камень.

Шкура твари пузырилась, обнажая черное мясо, с двух сторон ее поливали льдом и огнем, но монстр упорно отказывался дохнуть. Замахнулся еще раз, метя в лежащих на камне юнцов. Юнцов, неуклюже пытающихся встать. Проповедница лежала на спине, снова пялясь на чудовище. Аскольд отчетливо понял, что они не успеют.

Жаль. Бесславный конец для смелой и странной девицы и влюбленного в нее дурака. Проповедница давно уже могла погибнуть сотнями разных способов, но из всех судьба приберегла для нее самый мерзкий. Сгинуть в пасти неведомого чудовища, быть сожранной заживо.

Щупальце замерло в полуметре от своей цели. Зависло в воздухе, словно монстр вдруг заколебался. Всего на мгновение, но Алавету этого хватило. Ледяной гарпун наконец-то вонзился в голову застывшей на месте твари и пробил ее насквозь. Щупальца дернулись в последний раз и опали.

Аскольд, выждав мгновение, спрыгнул с крыши и подбежал к чудовищу. Мертвое, вне всяких сомнений. Эту мерзость надо будет спалить, а пепел утопить в отхожем месте.

Рядом собирались его люди. Их четырех десятков он потерял пятерых: всего вдвое меньше, чем за все полгода после бунта. Потерял из-за вылезшей из-под земли дряни. Жаль, что чудовище сдохло: он предпочел бы обездвижить и замучить его медленно.

Проповедница, опираясь на плечо Кириана, с трудом подошла к огнетворцу. Выглядела она ужасно: синие глаза потускнели, от лица словно отхлынула вся кровь, руки мелко дрожали. Оказывается, и тебя можно напугать, ты не такая железная, какой хочешь казаться.

- Что это было? – выдавила из себя Вокара.

- Не знаю, - честно ответил колдун. – Никогда в жизни не видел подобного.

Девушка кивнула, словно ответ ее удовлетворил, пошатнулась и снова вцепилась в плечо своего рыцаря. Надо отправить ее отсыпаться.

- Пойдем, - колдун потянул девушку за другую руку, та почти что повалилась на него. – Уложим тебя спать.

Вокара, вцепившись в колдуна, покорно двинулась следом. Он заметил, что губы у нее искусаны в кровь. И еще кое-что. Запястье Проповедницы покрывала тонкая сетка свежих порезов.

;

Глава 8

Спеют плоды на Великом Древе, наливаются соком и скатываются наземь. Распускаются почки, зеленеют листья, чтобы опасть и унестись вместе с ветром. Так и души людские, совершив предначертанное, теряются в шелесте его ветвей, проливаются водой, что питает его корни, чтобы однажды возродиться вновь. Глуп и погряз в гордыне тот, кто в самый суетный день не найдет минуты встать на колени и воздать Великому Древу почести. Помолиться за мир, что погряз во зле, за себя и за других. За Амарию, что стоит грудью на пути тьмы и совсем себя не жалеет. Не Амарию, Констанс. Амария Шаоме умерла, ее сожгли на костре восемнадцать лет назад. Но Великое Древо в милости своей подарило ему другую дочь, названную, так похожую на родную.

Много лет Исиф служил Древу, как мог. Спасал жизни. Мог ли он помыслить, что Древу служит и та, что их забирает?

Много лет Исиф лечил людей. Виновных и невиновных, плохих и хороших, владеющих магией и нет. Лишенных всего, заживо похороненных в колонии в жарком Ка-Бодаре, выходом откуда была лишь смерть. Императрица освободила их всех разом. Расплатившись за жизни узников жизнями надсмотрщиков. Не всех. Лишь тех, на кого указали пленные колдуны, тех, кому доставляло радость издеваться над пленными. То есть почти каждого.

Не тронули троих: старого надзирателя, который тайком таскал заключенным еду, священника и доктора. Забрали с собой, поскольку в разоренном лагере делать было нечего.