Дикий сад

Ему вдруг остро захотелось уйти. От необходимости придумывать предлог спасла Мария. Выйдя на террасу, она объявила, что синьора Доччи готова принять свою семью.

Антонелла проводила Адама во двор, где стоял у колодца его велосипед.

— Это дедушкин. — Она бережно погладила кожаное седло. — Когда мы были маленькие, он частенько усаживал нас в корзинку и заставлял кричать «Ау, Caramba!».

На прощание она поцеловала Адама в обе щеки, слегка коснувшись его руки.

Выруливая на повороте в конце дорожки, он все еще чувствовал деликатное прикосновение ее пальчиков.

Глава 9

— Они уехали?

— Вы, разве машину не слышали?

— Ты злишься, Мария?

— Злюсь?

— Когда злишься, ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос.

— Правда?

— Или когда печалишься.

— Они там говорили о вечеринке… Так говорили, будто все уже ихнее… Решали, кого из друзей позовут.

— Нам нужны их друзья. Моих ведь почти не осталось.

— Но вечеринка-то ваша, синьора. Всегда так было.

— Мне казалось, тебе вечеринки не нравятся.

— Не нравятся. Но дело-то в другом.

— А что Антонелла? Какой она тебе показалась?

— Антонелла?

— По-твоему, он ей понравился?

— Кто?

— А ты как думаешь? Адам, конечно.

— Я их вместе почти и не видела. Откуда мне знать?

— Ты знаешь ее лучше, чем любой из нас.

— Да. Думаю, понравился.

— Очень?

— Может, и очень.

— Ох, Господи…

— Синьора?

— Садись, Мария. Возьми стул. Подвинь к кровати. Ближе. Хорошо. Теперь дай мне руку. Вот так.

— Синьора?

— Мне нужно кое о чем с тобой поговорить. Давно собиралась…

Глава 10

Адам опустил фотоаппарат.

— Черт! — не в первый уже раз выругался он.

День для фотографирования выдался удачный — висевшая три дня дымка наконец рассеялась, воздух чистый и ясный, освещение близкое к идеальному, — но в последний момент оказалось, что объектив просто не может захватить всю сцену целиком. Три распределенные по поляне статуи решительно отказывались попадать в рамку одновременно.

Заняв позицию в кустах лавра у южного края, Адам мог захватить Зефира, старательно надувшего щеки бога западного ветра, и раскинувшегося на пьедестале мертвого Гиацинта, рядом с которым лежали метательные диски. Но Аполлон в рамку уже не помещался.

В общем, как он ни старался, куда бы ни становился, 50-миллиметровая линза старенькой отцовской «Лейки» («Если потеряешь, домой можешь не возвращаться») демонстрировала свою полную неспособность захватить все три статуи сразу.

История, которую эти трое разыгрывали на поляне, была довольно-таки проста и безыскусна, что только добавляло Адаму злости. Возревновав Аполлона к Гиацинту, прекрасному сыну спартанского царя, Зефир не стал долго ждать. Однажды, когда Аполлон учил юношу бросать диск, Зефир подхлестнул ветер так, что диск ударил Гиацинта в голову и убил на месте. Там, где на землю упала кровь, тут же вырос цветок гиацинт.

Аполлон стоял у северного края рощи — с перекошенным от горя лицом, протянув руки к упавшему юноше. Пьедесталом ему служил грубо обработанный скалистый выступ, возможно обозначавший гору Парнас, дом, который бог делил с музами. Впрочем, в рассказе Овидия Парнас никоим образом не упоминался, а узнать Аполлона можно было по таким обязательным атрибутам, как лук и лира.

Со статуей Гиацинта не все было так просто. Почему, например, убитый лежал, уткнувшись лицом в землю, так что открытым оставался только уголок нежного рта? И почему скульптор изобразил его, прославленного атлета и воина, в тунике с длинными рукавами вместо того, чтобы продемонстрировать физическую стать?

Документ ответов не давал. Как не давали их и подробные пояснительные записки отца синьоры Доччи, составленные при подготовке документа, хотя в них и приводилось несколько строчек из «Эндимиона» Китса, в которых говорилось о роли Зефира в смерти Гиацинта. Поэтический отрывок был бы уместен в курсовой, где оживил бы сухой текст, но в данный момент, как и все другие сделанные за последние дни маленькие открытия, он почему-то совсем его не зацепил.