Дикий цветок

Он прискакал через несколько минут после врача. Все мужчины семейства Мак-Кордов – Тайлер, его братья-близнецы и отец – стояли кружком на веранде главного здания ранчо. Головы опущены, плечи ссутулены. Спрыгнув на землю, Томас первым делом уставился безумными глазами на Курта Мак-Корда. Рука владельца ранчо, казалось, намертво вцепилась в нижнюю челюсть. Всем своим видом он показывал, что находится в крайней степени отчаяния. Ужас вонзился Томасу прямо в сердце. Завидев свата, Курт растолкал своих сыновей и бросился вниз по ступенькам крыльца.

– Слава Богу, вы тут! Успели…

– К чему?

– Поторопитесь, – сказал Курт. – Не хочу вас пугать, но лучше поторопиться.

Томас проскочил мимо. Взбегая вверх по ступеньках крыльца, он бросил взгляд на Тайлера. На щеках парня – следы слез. В покрасневших глазах – чувство вины. Встретившись взглядом с тестем, Тайлер тотчас же отвел глаза в сторону.

Слуга, узнавший Томаса, лишь указал на ступеньки, ведущие наверх. Еще до того, как он достиг двери, желудок его сжался, когда в нос ударил вязкий запах теплой крови и других биологических жидкостей, знакомый ему с полей сражений, где полным-полно было раненых и умирающих. Он ускорил шаг. В дверном проеме путь Томасу попыталась преградить высокая, неразговорчивая мексиканка, которая правила домом железной рукой. Женщина встала у него на пути.

– Вы не можете войти, сеньор. Там врач. Мужчинам нельзя.

– К черту! Я отец!

Томас отпихнул экономку в сторону и ворвался в комнату. Из его груди вырвался крик. На кровати лежала его девочка, его Регина. Нижний край ее простыни пропитала кровь. Лицо покрывала устрашающая бледность. Волосы слиплись от пота. Веснушки, подобно корице на белой тарелке, выделялись на ее лице. Заслышав его, дочь пошевелила головой, лежащей на подушке, но глаз не открыла.

– Папа…

Она его узнала. Молодая женщина чуть приподняла левую руку. Томас сжал ладонь дочери. Неясные контуры фигур Анны Мак-Корд, врача и акушерки, стоявших по другую сторону кровати, промелькнули у него перед глазами.

– Я здесь, Маковка, я здесь, – произнес Томас.

Он опустился на колени подле постели. В горле у него запершило.

– Чем папа может помочь маленькой девочке?

– Не отпускай… держи… меня за руку, – прошептала Регина.

Глаза полузакрыты. Дыхание неровное.

Врач подошел и заглянул под простыню.

– Хоть целую вечность, золотце, – произнес Томас, гладя дочь по холодному, влажному лбу. – Я никуда отсюда не уйду.

– Ребенок… родился мертвым, – прошептала Регина, – мальчик…

– Т‑с-с‑с… Лучше отдохни, золотце. Все будет хорошо.

– А мама?

– Едет сюда. Бабушка и Вернон с ней.

Томас услышал истерические крики Присциллы на первом этаже. За ними послышался топот ног, взбегающих по ступенькам лестницы. Томас взглянул в сторону двери. Он видел, как врач качает головой, глядя на акушерку. Томас чувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Спустя секунду в комнату ворвалась Присцилла, за ней – Джессика, но они опоздали. Томас вновь взглянул на дочь. Грудь ее опала в последнем выдохе.

Присцилла отпихнула мужа в сторону. Тот, потеряв равновесие, упал. Прижав мертвую дочь к груди, женщина принялась убаюкивать ее, словно ребенка. Поднявшись на ноги, Томас присел на ближайший стул и закрыл лицо руками. Из глаз заструились слезы. Он видел, что врач и Анна, сказав что-то его матери, вышли из комнаты. За ними последовала акушерка. Подошла Джессика и положила руку ему на плечо. Легкая ручка давила с каменной силой. Это было выше простого знака сочувствия, выше понимания его горя. Томас поднял свое заплаканное лицо.

– Мы, Толиверы, прокляты, мама?

Джессика прикрыла глаза. Лицо ее осунулось. Томас вдруг подумал о том, насколько мама стара. В октябре ей исполнится семьдесят лет. В октябре же погиб его сын.

– Я не знаю, – произнесла Джессика.

– А я знаю! – вдруг завопила Присцилла.

Женщина повернулась к ним, все еще прижимая мертвую дочь к груди. В заплаканных глазах читалось отвращение. Рот скривился.

– Вы, Толиверы, прокляты! Прокляты! Прокляты! А мой мальчик, а теперь и моя дочь из‑за этого проклятия мертвы! Боже правый! Как бы я желала никогда не связываться с вашей семьей, никогда вас не видеть! Господи! Будьте вы прокляты!

Скоро сюда войдет Вернон. Нельзя, чтобы он это слышал. Томас заставил себя говорить спокойно.

– Пожалуйста, Присцилла, ты убита горем и сама не понимаешь, что говоришь…

– Иди к черту!

Присцилла осторожно положила тело дочери на кровать и выпрямилась, не отрывая взгляда от мужа и свекрови. Шляпка сбилась набок. Украшенный лентами лиф ее платья пропитался потом дочери. Глаза сверкали маниакальным огнем. Губы жутко кривились. Голос перешел на визг. Она принялась сыпать оскорблениями, совершенно не заботясь о последствиях.

– Отец Джессики заплатил Сайласу Толиверу, чтобы он бросил девушку, которую любил, и взял в жены твою мать, Томас. Ты об этом знаешь? За полученные деньги Сайлас купил Сомерсет, священный алтарь, перед которым вы, Толиверы, молитесь.

Присцилла бросилась к стулу, на котором сидел Томас, чтобы высказать все, что она думает, прямо ему в лицо.